Потёмкин В.Ф.

 

Стология «Русская жизнь, или всеведение»

 

Книга 19. "НАТАША"

 

1.

          В самом начале девяностых годов художник Федор Михайлович Талызин из всех сил пытался коммерцилизировать собственное творчество. Вначале он создал акционерное общество закрытого типа «Картинная галерея «Красный петух», а потом в качестве уже юридического лица стал одним из учредителей «Международной биржи свободной науки», организованной Лигой свободных ученых России. Акционерами «Красного петуха» являлись сам Талызин, владелец 90% акций, и его друг психолог Семаго.

Это было еще время, когда на Западе возник и несколько лет устойчиво существовал интерес к современной  русской живописи. Сорокалетний Федор Михайлович сумел воспользоваться возникшими возможностями. Ему удалось продать с 1988 по 1991 год почти сотню картин при средней цене 300 долларов. Особенно охотно произведения Талызина покупали турецкие бизнесмены. Это, скорее всего,  объяснялось тем, что  картины носили в определенной мере  декоративный характер. На полотнах бушевало море контрастных красок, из которого только при особом зрительном усилии можно было выделить фантастических животных, удивительные растения и странных существ, похожих на оборотней, не до конца превратившихся то ли в зверя, то ли в человека.

 

 

Учредителем биржи также была картинная галерея «Зевс». Во главе «Зевса» стоял художник Леонид Леонидович Скребицкий, примерно того же возраста, что и Талызин.  Скребицкий рисовал в реалистической манере, но использовал аллегорические сюжеты. Например, на его знаменитой картине «Дама-попугай» была изображена прекрасная обнаженная женщина, находящаяся в клетке, подвешенной к потолку комнаты типичной московской квартиры. Картины Скребицкого продавались  по цене  2000 – 3000 долларов.

Когда в «Международной бирже свободной науки», сокращенно МБСН, возник вопрос о том, кому возглавить биржевое отделение произведений искусства, то президент Лиги свободных ученых России Алексей Дмитриевич Веденин, ставший одновременно президентом биржи как ее главный основатель, решил остановить свой выбор на Скребицком.  Возмущению Талызина не было предела.

Федор Михайлович захотел переговорить с Ведениным один на один. Чтобы разговор был непринужденным, но одновременно результативным, художник пригласил президента биржи в китайский ресторан «Ивы у реки», в интерьере которого использовались три талызинские картины. На полотнах шла борьба мужского и женского начал, сил Ян и Инь. Краски переплетались в клубки-водовороты, и создавалось впечатление, что сквозь холсты можно уйти в другой внеземной мир.

Ян и Инь

 

- Это мои творения! – с гордостью объявил Федор   Михайлович. – Вам нравится?

Веденин понимал, чего добивается Талызин, и поэтому честно ответил:

- Не люблю подобную живопись. Конечно, она имеет право на существование, но мне больше по душе картины Скребицкого.  Ощущаю удовольствие, глядя на них.

- Вы ничего не понимаете в живописи! – взорвался Талызин и залпом выпил рисовую водку. – Скребицкий – плохой художник, я лучше.

- Картины Скребицкого стоят в десять раз дороже, чем ваши. О нем много пишут. Его талантом восхищаются даже сами художники, поэтому в актив руководимой им картинной галереи «Зевс» входят лучшие московские живописцы.

 - Если бы я, как он, получил по блату, точнее за взятку, здание прежнего детского сада под галерею, то и у меня не было отбоя от подхалимов, желающих выставить свои полотна. А без постоянного помещения любой галерее трудно существовать.

- Давайте не будем ссориться, а выпьем за ваши творческие успехи, - предложил Алексей Дмитриевич, стараясь доброй улыбкой уменьшить возникшую распрю.

          - Да поймите, вы, - еще более рассердился Талызин. – Так, как пишет Скребицкий, и я могу рисовать. Но мне не интересно. Целью живописи является не сюжет картины, а сами краски, их взаимодействие. Чем точнее выражен сюжет, тем ближе картина к фотографии, а это плохо.

          - По-моему, живопись предназначена для выражения зрительных образов, - заметил президент биржи. – Поэтому цель живописи – образ, а не краска.

          - Вот, и не верно. Это трудно понять, но постараюсь объяснить на примере литературы. Художественные образы, мысли, выраженные  словами, - это цель прозы. А в поэзии само слово является целью. Еще раз повторяю: если слово есть средство, то    возникает проза, если же слово – самоцель, то рождается поэзия. Развитие поэзии – непрерывный путь совершенствования поэтических средств, то есть умения использовать слова в качестве особых гармоничных по форме структур. В этом смысле я – лирик, поэт в живописи, а   Скребицкий – прозаик полотна. Я совершенствую краски, их взаимодействие, создаю новые красочные элементы и глобальные поэтические структуры, а ваш любимчик занимается всего лишь бытописанием.

          Веденин удивился  неожиданно проявившемуся в разговоре сильному  теоретическому уму Талызина, но не мог принять позицию спорящего художника:

          - В ваших словах, не сомневаюсь,  есть доля правды… Но не хочу лгать… Мне кажется, что вы не можете рисовать так, как творит Скребицкий.

Талызин взлохматил свои волосы от возбуждения:

          - В том-то и дело, что способен рисовать лучше Леонида.

          - Наш спор может разрешить только ваша картина, созданная в реалистической манере, - пожал плечами Веденин.

          - А если нарисую картину лучше Скребицкого, вы назначите меня руководителем биржевого отделения искусств?

          Веденин рассмеялся. Он был счастлив тем, что решение спора, казалось, отодвигалось в бесконечность. Понятно, что Талызин не сможет успешно перейти к новой для него манере письма. Поэтому Алексей Дмитриевич спокойно согласился:

          - Если вы докажете, что более гениальны, чем Леонид Леонидович, то ваша просьба будет мною с большим удовольствием удовлетворена, а ваше замечательное полотно пойдет с первых торгов... Но сам Скребицкий должен признать, что вы выше его в творчестве.

 

Китайский ресторан

 

Талызин немного подумал и согласился. Между мужчинами возникло полное взаимопонимание, и они начали с еще большим удовольствием насыщаться легкой китайской пищей.

 

2.

          Уже дома, в своей квартире Федор Михайлович вдруг понял, что произошло. Его жизнь полностью ломалась. Он подошел к зеркалу и с омерзением посмотрел на себя.  

- Умник! - сказал он своему отражению. – Чего ты добился? Стать реалистом-фотографом, нет ничего глупее.

Неожиданно двойник насмешливо подмигнул Талызину. Художник зажмурился, потом слегка приоткрыл глаза. Отражение опять мигнуло, но уже другим глазом.

- Пить нужно меньше, - решил Федор Михайлович.

И вдруг ему очень сильно захотелось стать великим реалистом, отразившим глобальные особенности человеческого бытия. Желание было столь мощным, что прежнее творчество показалось всего лишь подготовительным этапом. Талызин не на шутку перепугался от своих новых мыслей. Он снова посмотрел на себя в зеркало. Лицо стало как бы другим. Вместо вялых появились пронзительные глаза, которые яростно буравили его самого, проникая на всю глубину внутренней сути.

- Вот бы создать такой портрет, - подумал художник.

             Но начинать с автопортрета было опасно. Поскольку Леонид Скребицкий стал знаменит прекрасным изображением обнаженной женской натуры, то бой следовало дать на поле противника, нарисовав самую красивую женщину на свете, выразив в ней сущность женского начала. Новые чувства, охватившие Федора Михайловича, были столь сильны, что он решил все хранившиеся дома готовые картины закрасить белилами, чтобы подготовить материал для будущих реалистических гениальных полотен. Ему было уже неприятно глядеть на прежние фантастические бури красок.

          Но затем решимость начать творческую жизнь по-новому еще более возросла. Талызин понял, что хочет срочно избавиться от своих прежних работ. Их нужно было уничтожить, проще всего сжечь, сделав гигантский костер прощания с прошлым.

 

         

Пятиэтажный дом, в котором жил художник, был рядом с Измайловским парком. Здания располагались вдоль леса, образуя своего рода улицу. Ранним утром Федор Михайлович вынес полотна из квартиры и сложил из них необычную пирамиду примерно на половине расстояния до деревьев. Накануне выпал снег, но дорожка была уже утоптана владельцами собак. Из кучи картин на Талызина прощально смотрели его фантастические герои. Вытащив коробок спичек, мужчина решил поджечь газету, чтобы потом бросить ее в горючую смесь. Художник знал, что пропитанные маслом и олифой холсты мгновенно вспыхнут и будут ярко пылать, потрескивая.

 

3.

          Наталья Николаевна Кириллова в тот обычный для нее  день с утра  прогуливала собаку. Овчарка зонарной окраски по кличке Мурат  увела ее далеко в лес. Умный пес, чтобы больше двигаться, уносился вперед, потом снова бегом возвращался, постоянно посматривая на хозяйку. Собаке было четыре года, а Кирилловой почти сорок. Можно было еще минут двадцать находиться в парке, но легкий озноб заставил женщину принять решение о возвращении домой. Пес укоризненно взглянул на хозяйку, но повиновался. Его недовольство проявлялось лишь в том, что вместо бега он медленно трусил впереди, подчас мешая Наталье Николаевне делать шаги в полный размах. Если в лес они вошли напротив своего дома, то вышли на несколько зданий в стороне.

          Увидев мужчину у груды холстов, Кириллова сразу оценила ситуацию. Она с любопытством взглянула на картины, повернутые к ней рисунком. В зеленом месиве переплетающихся веток то ли леший, то ли снежный человек скалил в улыбке крупные зубы. На другом уже красном полотне из яркого солнца выпрыгивал кентавр, разбрасывая ногами куски огненной плазмы во все стороны. Картины не только удивили, но потрясли Наталью Николаевну.

 

 

          Она внимательно посмотрела на художника. То, что стоявший перед ней человек был живописцем, не вызывало сомнений. На его голове находилась серая шляпа, вся заляпанная красками. Скорее всего, художник рисовал в ней картины, по забывчивости вытирая пальцы о края фетра.

          Наталья Николаевна имела рост 177 сантиметров и всегда стеснялась, когда возле нее оказывался низкорослый мужчина. Сильная половина человечества в ее глазах делилась на две основные группы: выше и ниже ее ростом. Последние являлись изгоями. Художник явно ее выше, чем понравился, но Кириллову не устраивали его круглые очки, делавшие лицо слишком благодушным. При такой видимой доброте сжигать картины было противопоказано. Еще в мужчине ей не понравились бородка и усы. Наталья Николаевна была убеждена, что, во-первых, растительность в нижней части головы поддерживают люди со скучными физиономиями, лишенными красивых черт, а, во-вторых, борода провоцирует облысение из-за перегрева черепа. 

          Наталья Николаевна не удержалась и спросила мужчину:

-         Извините, вы лысый?

Возможно, она и не задала бы столь нелепый вопрос, если бы  внутренне для себя не решила предотвратить уничтожение картин. Ей интуитивно захотелось начать поединок, вызвать злобу со стороны непутевого человека, чтобы стало душевно легче отнять холсты.

Талызин оторопел. Он думал, что симпатичная дама в дубленке и с огромной собакой быстро пройдет мимо него, как бы игнорируя нечто чуждое, инородное, одетое в достаточно грязный и потертый плащ, однако она не только остановилась, но даже задала весьма странный вопрос. Федор Михайлович выдержал паузу и молча снял шляпу, поскольку ответные слова совсем не шли на ум. Она увидела, что оказалась права: лысина начиналась со лба и уходила к затылку. А Талызин в этот момент заглянул в ее зрачки и влюбился с первого взгляда в будущую натуру для своего гениального творения.

У незнакомки была весьма оригинальная радужная оболочка светло-жёлто-зелёного цвета. Таких глаз он еще не видел. Вообще-то и лицо ее было достаточно необычным: удлиненные скулы, плавно переходящие в заостренный подбородок, обрамляли чувственные губы с сильно приподнятыми концами, как бы стремящимися к самим скулам. Эту удивительную гармонию дополняли узкий длинный нос совершенной формы и прямые брови вразлет с красивым конечным загибом.

- Я нарисую ее, именно ее, - окончательно решил Талызин и попытался надолго, если не навсегда, впитать в себя женский облик.

- Вы хотите сжечь картины? – строго спросила незнакомка, придавая фразе оттенок надменности.

- Да, непременно сожгу… сие барахло! – не менее твердо попытался ответить Талызин. 

          - Но мне они очень нравятся! Можно, я заберу их себе?

          Несколько секунд Федор Михайлович колебался, но все же злая мужская суть пересилила природное добродушие.

          - Нет! Я решил их убить и сожгу. Костер станет памятью обо мне прежнем. 

          - Какие мы несчастные, - негодующе рассмеялась    Кириллова. – С чего бы только? Не успели опохмелиться? Обижены на весь мир? А я вот хочу заполучить ваши картины и… заберу их силой, чтобы спасти. Мурат, сторожи!

          Овчарка подошла к Талызину и, грозно рыча, заняла боевую позицию. Женщина подняла веревку около ног художника и начала связывать несколько картин, которые была бы способна донести до дома. Такого поворота событий Федор Михайлович не ожидал.

- Это насилие, - заметил он. – Вы не должны так поступать.

-  А вы считайте, что ваши творения уже сгорели. Только геростраты жгут красивые полотна.

-         Как хоть зовут похитительницу?

- А зачем вам? Станете искать, не найдете. А зовут меня Наташа. А вас?

-         Федор Михайлович Талызин.

- Кажется, о вас что-то слышала. Правда, не помню, о чем шла речь… Вам не холодно в плаще и шляпе? Может, вам лучше уйти домой? Я, наверное, в три или четыре приема буду относить холсты.

- Снимите шапку, - решительно попросил художник.

- У меня нет лысины, могу и не снимать, - пошутила Наташа, но все же сдернула с головы вязаную шапочку.

У нее были короткие русые волосы, слегка не доходившие до конца шеи. Талызин отметил левый пробор и чувственное набегание длинных передних волос на правую бровь.

- Хорошо, уйду, - согласился он. – Но могу помочь донести картины до вашего дома.

- Нет уж, сама справлюсь. Если вы узнаете, где живу, то, протрезвев, потребуете картины назад, а потом все равно сожгете. А они мне нравятся. Я их полюбила и с ними не расстанусь.

- Где же вы станете держать 34 полотна? Нужны голые стены с периметром почти в сто метров.

- Вначале положу в гараж, а потом что-нибудь придумаю.

- В гараже краски отсыреют, - неожиданно сожалеюще заметил Федор Михайлович.

- Спасибо, что предупредили. Внесу их сразу в квартиру.

- Успехов вам, - сказал Талызин и, махнув рукой, поплелся к своему дому. Вспомнив прекрасный лик Наташи, ускорил шаг, а потом побежал, поскольку не терпелось начать новое полотно.

 

4.

          Две недели Федор Михайлович Талызин был в сильном творческом угаре, работая по восемнадцать часов в сутки. Даже не заметил, что заляпал краской оправу и края стекол собственных очков. Был создан триптих «Наташа», состоящий из трех картин: «Наташа ложится спать», «Наташа спит» и «Наташа просыпается».

          На первом полотне обнаженная Наташа стояла лицом к зрителю примерно в позе Венеры, как на картине Боттичелли «Рождение Венеры» (1485,1486 годы). Но если Венера Боттичелли закрывала свое лоно концами собственных длинных волос, то талызинская Наташа с короткой прической даже не мыслила ничего скрывать.

 

Боттичелли «Рождение Венеры»

 

Хотя Федор Михайлович не видел Наталью Николаевну Кириллову голой, он через свое воображение создал образ гармоничной женской плоти, максимально приближенный, как ему представлялось, к незнакомке по имени Наташа. Он тысячу раз своим внутренним взором снимал с нее дубленку, брюки, сапоги и все остальное, пытаясь понять вселенскую универсальность женской фигуры.

          Тело изображенной Наташи не было стандартно-классическим. Более того, Федор Михайлович как бы бросал вызов прежним представлениям о женской красоте. Акселерация, увеличение роста у людей, начавшаяся со второй половины 19 века, проходила двояко: пропорционально прежним формам и асимметрично. Талызин предпочел слабо отраженную еще в живописи асимметрию, причем не за счет легкого для рисунка удлинения ног, а сложным путем увеличения туловища. Гармония с трудом достигалась тем, что происходило перераспределение элементов уже более коротких ног: несколько уменьшалась в размере их верхняя часть.

          Кроме того, Талызин попытался изменить живописный стандарт красоты женских плечей и грудей. Плечи у его Наташи были не покатыми, но и не прямыми, а, как сам сказал себе Федор Михайлович, физиологическими, то есть наиболее приспособленными для жизни, а, следовательно, лучшими. Аналогично и груди Наташи имели «физиологическую» форму, удобные как для рта новорожденного ребенка, так и любимого.

           Во второй картине «Наташа спит» Талызин как бы спорил с эстетикой «Спящей Венеры» Джорджоне (1508 – 1510 годы).

 

Джорджоне «Спящая Венера»

 

Наташа Федора Михайловича нежилась в постели с широко раскрытым лоном, что в дальнейшем дало возможность талызинским критикам назвать образ Наташи похотливой коровой, ожидающей быка.

Наконец на картине «Наташа просыпается» проснувшаяся Наташа, лежа на краю постели, ласково потягивалась, показывая тело в легком мускульном напряжении. Полотно в чем-то перекликалось с картиной Модильяни «Обнаженная на подушке».

 

Модильяни «Обнаженная на подушке»

 

5.

          Триптих Федора Михайловича Талызина «Наташа» сразу был выставлен в помещении «Международной биржи свободной науки», занимавшей целый этаж в здании «НИИСталь». За день-два полотна с большим интересом дружно осмотрели все сотрудники института, а потом началось паломничество со стороны. Увидев триптих своего идейного противника, ставшего выдающимся реалистом, Леонид Леонидович Скребицкий ничего не сказал, но тут же уехал за 150 километров от Москвы в свою избу-мастерскую и появился только через два месяца, когда страсти вокруг картин Талызина утихли.

          Вопрос о руководстве Талызиным биржевого отделения искусства отпал как-то сам собой. Федору Михайловичу стало жаль тратить драгоценное творческое время на административную работу. Он задумал новую серию картин о Наташе и уже разметил полотно «Наташа купается».

           Немецкий концерн «Шварцвольф» обратился к МБСН с просьбой продать для мюнхенского офиса талызинский триптих за 20 000 марок, но Веденин отказал, заявив, что торги состоятся в начале февраля с первичной ценой в 10 000 долларов. Федор Михайлович ходил гоголем и чуть ли не боготворил Веденина за помощь в изменении судьбы. Проявила интерес к триптиху и пресса. В нескольких газетах с разрешения Веденина появились фотографии полотен Талызина. Показал картины и один из телеканалов.

          Успех был полный. Художник от Веденина узнал, что на торги придет несколько банкиров. По-видимому, цена трех полотен поднимется до 50 000 долларов. Федор Михайлович решил, получив деньги, поехать в Италию, а затем во Францию, чтобы обойти все знаменитые галереи. Но присутствовал и элемент печали – постоянные мысли о живой Наташе.

          Конечно, Талызин мог бы найти Наташу за один день. Достаточно было напоить двух-трех местных пьяниц, и они бы легко установили местожительство дамы с овчаркой по кличке «Мурат». Но что-то останавливало решимость художника.

          - Кто ты, и кто она? – спрашивал он себя, тут же безжалостно отвечая самому себе:

          - Она красавица и смелая, а ты лопух с заурядным лицом, которое даже борода не красит. Такая женщина не может полюбить лопуха.

          И все же Федору Михайловичу ужасно хотелось, чтобы Наташа его полюбила. Но для исполнения такой мечты должно было произойти чудо.

 

6.

          Ивану, сыну Кирилловой, исполнилось восемнадцать лет. Идя по стопам матери, он учился на втором курсе медицинского института. После того, как Наташа заставила свободные углы двухкомнатной квартирки полотнами Талызина, Иван время от времени возмущался:

          - Принесла в дом какой-то хлам. Только и спотыкаешься о него. Но разве это настоящие картины? Бред сумасшедшего горе-художника.

          - Ты ничего не понимаешь в живописи! – сердито парировала Наташа. – Это гениальные творения. Меня от них дрожь пробирает.

          - Чтобы тебя дрожь не пробирала, нужно выйти замуж, - спокойно заявил сын. – Тебе следует привести в дом мужчину, а то Мурат давно считает тебя своей женой.

          - Ах, ты негодник, - засмеялась Наташа и легко ударила сына по плечу. – А если тебе мой мужчина не понравится?

          - А мне-то что?! Лишь бы ты его любила, а он тебя. А иначе ты зачахнешь.

          - Зачахну? – слегка перепугалась Наташа. – Разве по мне видно, что уже чахну?

          - Конечно. Как принесла картины, так и стала сама не своя. Иногда даже не понимаешь, что я спрашиваю. Может, их запах так на тебя действует? Давай, перенесем это барахло в гараж. Все равно он пустует. Отцу машина досталась, а нам – гараж. Только ты могла согласиться на такое при разводе.

          - Пока морозы, картины будут здесь, - нахмурилась Наташа. – В холодном гараже они станут сырыми.

          - Ладно, ладно, - пошел на попятную сын. – Ты у нас главная, а я к тебе бесплатное приложение.

          - Вовсе ты не бесплатное приложение, - чуть не расплакалась Наташа, - а мой горячо любимый сын.

          Они обнялись и поцеловались, снова ощущая радость совместного бытия. Но из разговора Наташа все же поняла, что Иван тоскует по отцу, точнее по мужскому началу в семье. Ему, видимо, нужно было советоваться по чисто мужским вопросам, недоступным ей в полной мере. Иван обиделся на отца не столько за сам развод, сколько за мелочность при разделе имущества.

          - Если бы был на месте отца, - заявил Иван Наташе, - то ничего бы из дома не взял. Ушел бы пустым. Такой поступок благороден.

          - Твой отец благороден, - попыталась переменить мысли сына Наташа, - это новая жена заставляет Игоря так себя вести с нами.

          Наташа и Игорь учились в одной группе. Игорь Петрович Кириллов после школы был призван в армию и попал в медицинскую учебку. На гражданку он уже вернулся коммунистом и старшим сержантом медицинской службы в ранге фельдшера. Не удивительно, что его с распростёртыми объятиями приняли в медицинский институт, хотя Игорь сдал вступительные экзамены на одни тройки.

          Отцом Наташи был Николай Николаевич Иринархов, советский посол в одной небольшой западноевропейской стране. Каждое лето она ездила к родителям. К концу института Наташа знала в совершенстве немецкий и бельгийский и могла еще говорить на английском, французском и итальянском языках. Бывая заграницей, она почти все время проводила в университетских библиотеках, читая запрещенную в СССР литературу, в первую очередь произведения эмигрантов – русских философов и писателей.

          С первого курса Игорь Кириллов пытался увлечь сердце Наташи Иринарховой. Понимая, что у него с его приземистой фигурой, плоским лицом и малограмотностью практически нет шансов на завоевание Наташиной души, Игорь сознательно окружил ее планомерным дружеским вниманием, переходящим при любой возможности в нежность. Неискушенная девушка постепенно привыкла к существованию рядом с ней особого милого друга, который как бы стал ее жизненным дополнением. Услуги друга были ненавязчивы и легко принимались, поскольку не требовали ответных действий. С течением времени Наташа весьма привязалась к Кириллову. Возможно, сказывалось отсутствие в доме родителей, а также надоедливые поучения родной тети, фактической опекунши. Наташа уже с трудом представляла себе будущую жизнь без поддержки и постоянного присутствия ее милого друга. На последнем курсе Игорь сделал Наташе предложение. И тут она забеспокоилась об оправданности их отношений.

          - Но мы не знакомы даже с родителями друг друга, - впервые удивилась она столь странному факту.

          - Ну и что, - осторожно и умно уговаривал он. – Мои, например, попросят нас подождать еще года два-три, пока  не станем на ноги, а так мы сделаем всем сюрприз. Если  тайно поженимся, то никто уже не разлучит нас.

          Наташа и сама была уверена, что ее отец обязательно попросит, даже потребует переноса свадьбы до его возвращения через год в Союз. Поэтому в словах Игоря был определенный резон, правильное понимание жизни. И она согласилась.

          Увидев впервые зятя по прибытию в Москву, Иринархов старший поперхнулся и срочно уехал на дачу. Он сразу понял, что дочь совершила глубокую ошибку, из-за которой вся ее дальнейшая жизнь будет сломлена. Но винил Николай Николаевич не дочь, а самого себя за то, что пустил на самотек ее студенческие годы. Выход был один – продолжение прежней тактики. Пусть Наташа сама поймет, ради каких целей на ней женился человек, совершенно далекий от нее духовно.

          По настоянию отца Наташи молодые съехали на квартиру Кирилловых. И только тут она узнала, что отцом Игоря был сантехник, а матерью – дворник.

          - Родителей не выбирают, - спокойно заметил Игорь, нисколько не смущаясь, что скрывал от Наташи данные сведения.

          Они начали жить на новом месте, и Наташа сразу забеременела. Почти до самого рождения ребенка она помогала свекрови убирать двор.

          После окончания института Игорь попал в ординатуру гинекологии, а Наташа распределилась терапевтом в ближайшую поликлинику. Очень быстро Наташа поняла, что ошиблась с замужеством, но гордость и рождение Ивана не позволяли исправить положение коренным образом. Пошли серые будни, озаряемые лишь улыбками сыночка.

          Ситуация усугублялась сексуальной несовместимостью Наташи и Игоря. Хорошо знакомая с зарубежной сексологической литературой, Наташа давала себе отчет в том, что является очень темпераментной женщиной, тогда как ее муж был вял и пресен до омерзительности.

           Чашу терпения Наташи переполнил тесть. Когда она мылась в ванне, он бесшумно подлез в туалете к стеклянной перемычке, находящейся почти у потолка, и долго смотрел на розовое тело снохи. Случайно увидев над собой похотливое лицо отца Игоря, Наташа вскочила и закричала почти в безумии, содрогаясь от отвращения:

-         Как вы могли?! Как вам не стыдно?!

После данного случая Иринархов купил дочери кооперативную квартиру без права прописывания в ней Игоря.

Шли годы. Наташа стала хорошим врачом. К ней стремились попасть многие больные даже с других участков, особенно старушки. Сидящая с ней в кабинете медсестра, почти подруга, заметила:

          - А ведь старушки, Наталья Николаевна, к вам не случайно приходят. Они от вас энергией подзаряжаются и здоровыми себя чувствуют.

          Наташа отшутилась, но вдруг осознала, что ее очень и очень интересуют методы народной медицины, особенно приемы наложения рук на болящего. После чего Наташа начала более подробно изучать привезенные с Запада книги по данным вопросам.  Она не верила теоретическим разглагольствованиям, а пыталась все понять практически, исходя из эффекта воздействия на больных ее собственных рук.

          Первые опыты по наложению рук она начала делать на медсестрах поликлиники. Под ее пальцами некоторые из них даже засыпали. Постепенно Наташа научилась не только находить зоны поражения, что ей давалось весьма легко, но идентифицировать их с определенной болезнью, что было труднее.

 

         

7.

          Иван увидел мать в обнаженном виде на картинах Талызина в газете «Вчера, сегодня и завтра». На одной из перемен его друзья темпераментно стали обсуждать достоинства талызинской Наташи. Поняв, что на фотографиях представлена его мать, Иван почувствовал, как сердце дернулось и словно куда-то опустилось. Было вполне реальное ощущение, как будто он умер, поскольку окружающий мир потерял свою раскраску и стал тусклым, черно-белым. С трудом взяв себя в руки, Кириллов младший покинул институт и пошел, куда глаза глядят.

          Постепенно живой мозг начал анализировать произошедшее. Бесспорно, мать позировала в голом виде именно тому художнику, картины которого так заботливо берегла. Это неправда, что она спасла полотна от огня.  Друг-сожитель подарил их ей, как своей любовнице. Но почему мать от него, сына, скрыла  любовные отношения с Талызиным? Разве он, Иван, был бы против?! Чтобы разобраться, следовало искать ответ не у матери, а у самого художника.

          Узнав в справочном бюро адрес Талызина Федора Михайловича, примерно 1952 года рождения, Иван выяснил, что ненавистный ему  горе-живописец живет на той же улице, что и сами Кирилловы. В последний момент уже перед дверью Талызина Ивана прошиб испуг, но он пересилил трусость и резко позвонил.

          Когда Федор Михайлович открыл дверь, Иван сразу спросил:

          - Зачем вы нарисовали мою маму голой и выставили на показ всей России?

          Перед Талызиным стоял высокий юноша, в чем-то похожий на свою мать. Федор Михайлович сразу понял, что общими у них были формы скул, носа и подбородка. Но в отличие от матери сын имел очень темные, почти черные, глаза.

          - Проходи! – предложил Наташиному сыну художник.

- Не «проходи», а «проходите»! – возмутился Иван.

- Хорошо, проходите, - спокойно произнес Талызин, внутренне радуясь, что у смелой Наташи сын также не промах.              

Они сели в маленькой комнате за круглый стол, на котором были разбросаны многочисленные рисунки с изображениями различных частей женского тела. Иван догадался, что Талызин моделировал фигуру Наташи.

Не отрывая взгляда от глаз Ивана, Федор Михайлович очень подробно рассказал историю своей встречи с Наташей. Он специально приводил множество деталей, чтобы юноша ему поверил. Когда Талызин вспомнил о словах Наташи "Мурат сторожи!", то ее сын невольно рассмеялся, но тут же снова насупился, чтобы выглядеть серьезным.

- Но как вы могли без разрешения моей мамы нарисовать ее в таком виде? - не мог понять Иван.

- Художник имеет право на изображение любой модели. Источником его творческого замысла могут быть разные люди, включая совершенно незнакомые натуры.

- Но вы назвали свой триптих "Наташа" и нарисовали реальную Наташу, мою маму.

- Да, так получилось. Но твоя мать мне не позировала. Я из головы создал собирательный образ современной русской красавицы. Схожесть их лиц - творческая случайность. И наверняка у твоей мамы совсем другая фигура.

- В том-то и дело, что вы с точностью изобразили ее тело. У мамы есть фотографии, на которых она в купальнике. Полное подобие вашим картинам.

- Значит, мое воображение раскрыло натуру. Художник не может быть в этом виноват. Здесь нет подглядывания, как поступают фотографы, снимая без разрешения обнаженного человека, а присутствует типологизация сущего.

Слова "типологизация сущего" доконали Ивана. Он понял, что борьба за мамину честь обречена на провал. Тогда он ухватился за соломинку:

- Но извиниться перед моей мамой вам необходимо!

- Хорошо, - легко согласился Талызин. - В какой форме мне извиниться: письменно или устно?

Иван наморщил лоб в раздумии, потом просиял:

- Лучше попросить прощение письменно и устно.

- А ты хитер, - улыбнулся Федор Михайлович. - Хорошо, сейчас напишу письмо, а потом пойдем к твоей маме.

На этот раз Иван уже не возмутился обращению на "ты", приняв его как должное. Потом они начали пить чай, коротая час до времени возвращения Наташи домой из поликлиники.

 

8.

При работе в первую смену Наташа начинала прием больных в девять часов утра. Она всегда приходила за 10 - 15 минут до приема, но также всегда у дверей ее кабинета уже сидела  дюжина страждущих. Обычно встречающие ее приход больные радостно говорили: "Здравствуйте, доктор!" Но в этот раз они, почему-то  молча, сочувствующе, на нее смотрели. Казалось, что некоторые из них хотели что-то сказать или спросить.

- Что сегодня с больными? - поинтересовалась Наташа у медсестры, садясь в кабинете за стол. - Какие-то они странные, глаза почему-то отводят.

Медсестра молча протянула газету. Дикий стыд охватил Наташу. Она увидела себя голой в постели с растопыренными ногами. Все померкло в ее глазах. Резко встряхнув головой, Кириллова начала медленно читать. Смысл статьи не сразу дошел до нее. Оказывается, была показана картина какого-то Талызина "Наташа спит". И таких картин было еще две. Наташа вспомнила художника-очкарика, полотна которого сберегла от уничтожения.

 

 

- Ну, теперь я сама их сожгу, - зло подумала она.

Стыд и горечь, охватившие Наташу, требовали немедленного выхода. Она встала и с газетой быстро поднялась со второго этажа на третий, в кабинет главного врача.

- Я хочу уволиться с сегодняшнего дня! - закричала она с порога. - Как я могу смотреть в глаза больным после такой мерзости?! Вы, конечно, уже читали?

Главный врач Тараева, женщина предпенсионного возраста, опустила глаза, чем окончательно вывела Наташу из себя. Она поняла, что даже руководитель поликлиники, с которым проработала душа в душу почти пятнадцать лет, считает ее, по меньшей мере, любительницей острых сексуальных ощущений.

- Римма, - крикнула Наташа, - или ты меня сегодня же уволишь, или я все равно на работу выходить не буду. Какая наглость! Как же мне теперь жить? Этому художнику глаза выцарапаю!

- Садись и успокойся, - сказала Тараева. - Мужики они все такие. Захотел порвать с тобой, вот и показал всему свету, что тебя разлюбил. Ему теперь  - деньги, а тебе - стыд, осмеяние. Но нарисовал он тебя от души. Я и не подозревала, что ты такая красивая. Особенно твои бедра впечатляют.

- Побойся бога! - возмутилась Наташа. - Я и не знаю его вовсе. Один раз только и виделись.

- И ты сразу разделась? - очень удивилась Тараева.

- Дура ты! -  стало легче Наташе. - Не позировала я ему голой. Он мое лицо запомнил, а остальное изобразил на основании своей фантазии.

- Как интересно! А ты на него в суд подай.

- Суд дело к рассмотрению не примет. Скажут, что имело место случайное совпадение художественного образа с отдельным, конкретным человеком.

- До чего же этот художник хитер. Тебе жизнь сломал, а сейчас, наверное, в ресторане с другой пьет… за твой голый конкретный образ.

- Ладно, Римма, не будем об этом больше говорить. Готовь приказ, а я пойду больных в последний раз смотреть.

- Приказ-то я подготовлю, только где работу найдешь? Тебе сына еще на ноги подымать.

- А я займусь народной медициной, о чем, кстати,  давно мечтала.

 

9.

          Когда Наташа вошла в собственную квартиру, то ее еще в прихожей встретил Иван:

          - Мама, не волнуйся, ничего страшного не произошло. Федор Михайлович Талызин признает свою вину и пришел просить прощения.

          Ни слова не говоря, не снимая сапоги, прямо в верхней одежде Наташа ворвалась в комнату, в которой находился негодяй-художник. Она набросилась на него с кулаками:

          - Ах, ты, вонючий алкоголик! Что же ты натворил! Мне с работы пришлось уволиться из-за тебя, злодея.

          Талызин удивился своему возникшему внутреннему чувству. Хотя женщина била его со всей силы, он ощущал не боль, а своего рода счастье. Ее прикосновения были приятны.

          - Уж не мазохист ли я? - перепугался Федор Михайлович. Но потом тут же успокоился. Он понял, что просто очень любит Наташу. Поэтому удары с ее стороны воспринимались как нечто должное, именно так могли бы драться любящие при неожиданной ссоре, связанной с каким-либо потрясением.

          Со своей стороны Наташа удивилась тому, что художник  не пытался защищаться, даже не прикрывал голову, а просто улыбался. Именно эта весьма странная улыбка, похожая на оскал блаженного или сумасшедшего, лишила Наташу воли. Ее руки сами собой опустились… И Наташа заплакала.

          - Не плачьте! - решительно заявил Талызин. - Вам нужно ударить меня еще, по меньшей мере, раз десять. Я заслужил такое отношение к себе с вашей стороны. И очень раскаиваюсь.

          - Тогда уничтожьте картины! - потребовала сквозь слезы Наташа. - Все знающие меня думают, что позировала вам голой. Значит, я развратна. Как мне смотреть теперь людям в глаза?!

          - Как бы женщина не была одета, хороший художник видит и ощущает все ее тело, любые изгибы. Складки ткани на самом деле не скрывают фигуру, а наоборот подчеркивают ее особенности. Опытный художественный взгляд воспринимает скрытую форму очень отчетливо.

          - Вынуждена признаться, что вы отличный художник в смысле видения потаенного. Но мне от этого не легче. Вы сгубили мою судьбу, разрушив авторитет среди больных. Теперь ноги моей не будет в поликлинике… А вы убирайтесь! Не могу вас видеть! Как вас только земля носит!

          Ни слова не говоря в ответ, не пытаясь оправдаться, живописец вышел в прихожую и, сунув пальто подмышку, осторожно прикрыл входную дверь.

 

10.

          К удивлению Наташи ее отец, Николай Николаевич Иринархов, воспринял происшествие с ней как знак судьбы. Он долго смеялся, а потом сказал:

          - Милая дочка, от судьбы не убежишь. Пора тебе уже выходить на широкую дорогу публичной известности.

          - Что ты имеешь ввиду? - с интересом спросила Кириллова, но при этом немного пугаясь.

          - Ты жила в какой-то норке, словно мышка, но тигрице нужно все пространство саваны.

          - Я не тигрица.

          - Да, ты человек. Но только свои таланты держишь внутри себя, не выпуская наружу, не давая им свободно развиться. А теперь, когда все знают, что у тебя прелестное тело, докажи, что и душа твоя прекрасна. Создай, например, ассоциацию "Народная медицина" и покажи с ее помощью, на что способна.

          - Папа, неужели  ты веришь в мои целительные способности?

          - Наташенька, я знаю твою душу. Будь сама собой и ничего не бойся. Ты же не из-за денег хочешь лечить людей методом наложения рук, а чтобы помочь им, чтобы исцелить. У тебя - благородная цель и золотые руки… А случай с художником лишь заострил твою проблему. Поэтому смело дерзай!

          Наташа последовала совету отца. Он оказался прав. Талызинские картины создали ей ореол прекрасной женщины, знающей, как правильно поддерживать свое тело в здоровом состоянии. Очень быстро вокруг нее образовалась группа единомышленников, признавших ее лидерство. Учредительную конференцию по созданию ассоциации народных медиков решили провести в конференц-зале Центрального дома литераторов.

          Из газет было известно, что триптих Талызина "Наташа" за тридцать тысяч долларов купил банк "Московские финансы". Чтобы сделать Наталье Николаевне Кирилловой приятный сюрприз, оргкомитет  конференции договорился за ее спиной, что на время мероприятия в ЦДЛ вывесят талызинские картины.   

          Полотна была размещены на самой сцене. Поэтому, когда ничего не подозревающая Наташа вошла в зал, она была просто ошарашена. Взглянув на своих помощниц, она увидела, что они ждут с ее стороны восторженное удивление и конечное одобрение их шага. Чтобы не обижать своих новых товарищей, которые, очевидно, из чистых соображений и для пропагандистской рекламы конференции придумали столь явно обеспечивающий успех собрания ход, Наташа через силу усмехнулась и, пересилив себя, сказала:

          - Благодарю!

          Потом она поняла, что помощники ждут от нее большего, поэтому добавила:

          - Прекрасно! Как вы думаете, наверное, мне следует позировать перед телекамерами на фоне этих полотен?!

          Все заулыбались, поскольку стало ясно, что их будущий президент ассоциации обладает тонким юмором при наличии деловой хватки.

          Когда оргкомитет занял места в президиуме, Наташу ждало второе потрясение: неизвестно откуда появившийся Талызин занял место по ее левую руку.

          - Почему вы здесь? - сердитым шепотом спросила она.

          - Меня пригласил оргкомитет конференции. Думал, вы в курсе. Даже верил, что вы были инициатором приглашения.

          Но Наташа уже не могла вступить в боевые действия с извергом, поскольку как раз объявили, что выступает председатель оргкомитета, то есть сама Наташа.

          В своей речи Кириллова заявила, что народная медицина имеет право на цивилизованное развитие.

          - Нельзя запрещать то, что может помочь больным людям. Если исходить из принципа "Не навреди!", то в первую очередь должны быть отторгнуты медицинским сообществом многие незаслуженно признанные фармацевтические препараты, обладающие  неоправданно сильным побочным действием. А кому может повредить, например,  наложение рук целителя на больное тело? Только бюрократам Минздрава!

          Речь Наташи была принята с воодушевлением. Во время выборов руководящего органа ассоциации Кириллова единогласно была признана президентом профессионального общественного объединения "Народная медицина".

          Во время последовавшего за выборами банкета Наташа снова оказалась рядом с Талызиным. Художник развел руками:

          - Это ваши сотрудники меня сюда посадили. Могу пересесть, если вам мое присутствие столь неприятно.

          - Да, ладно! - смилостивилась Наташа. - Может, без вас и ассоциация не была бы создана.

          - А если бы возникла, то не вы стали бы ее президентом, - несколько горестно усмехнулся Талызин. - Значит, вы именно мне обязаны своим деловым счастьем.

          - Может, и обязана, - согласилась Наташа. - Но ничего вам не должна, ибо вы проехали по мне, словно танк… И раздавили мою душу. А теперь я стала совсем иной.

          - Бездушной?

          - И бездушной тоже!

          Но они не могли долго пререкаться, потому что Наташа находилась в центре внимания. Первый тост был произнесен за народную медицину, второй - за только что избранного президента ассоциации, а третий - за связь медицины и искусства. Талызина в рамках этого тоста стали благодарить за прекрасную рекламу конференции и сделали почетным членом ассоциации.

          Федор Михайлович лукаво взглянул на Наташу:

          - Ну, теперь вы простите меня?! Мир?!

          - Я никогда вас не прощу! - сказала Наташа. - Это просто выше моих сил. То, что пережила, будучи униженной до бесконечности, не подлежит извинению. Или вы  хотите, чтобы я солгала вам, что прощаю?

          - У меня есть идея, - осторожно начал художник. - Я получил за триптих, изображающий ваше чудесное тело, почти двадцать тысяч долларов. Приглашаю вас в поездку с собой по Италии.

-         Ни за что!

- Не торопитесь отвечать. Два года назад познакомился с одним итальянским художником. Он живет на Сицилии около вулкана Этна. И все время приглашает меня к себе.

- Я с вами никуда не поеду!

- Я специально принес фотографии последнего извержения Этны. Вот посмотрите.

 

 

В руках Наташи оказались великолепно выполненные снимки пробуждения вулкана. На ночных фотографиях текла пурпурная лава, словно кровь из раны Земли. Вверх вздымались красные    нити - следы из-за длительной фотовыдержки выброшенных сгустков расплавленной породы.

 

 

Поэтому кратер напоминал распустившийся цветок, похожий на симбиоз розовой гвоздики и красной розы. Кириллова замерла от восторга.

- Нравится?

- Очень! Вы искуситель! И можно на месте увидеть такую красоту?

- К сожалению, нет! - признался Федор Михайлович. - Извержение уже закончилось. Но мне кажется, если мы поедем вдвоем, оно снова произойдет.

- Я знаю итальянский язык, - призналась  Наташа. - Взяв меня с собой, вы сэкономите на переводчике.

- Значит, вы согласны ехать?

- Даже не знаю. Но так хочется посмотреть на реки лавы, пусть и уже застывшей.

В этот момент в ресторан принесли переносной телевизор, чтобы приглашенные на банкет могли посмотреть освещение учредительной конференции различными телеканалами. Наташа увидела на телеэкране саму себя, темпераментно размахивающую руками на трибуне, но голос за кадром неожиданно сказал:

- Известная богемная натурщица Наталья Кириллова решила заняться исцелением народа не только путем пропаганды своих замечательных по форме телес, но и за счет консолидации различных колдунов и ведьм. Последние единогласно избрали ее своим руководителем.

Талызин молча поднялся, подошел к телевизору и резко, со злостью выключил его.

- Друзья, - обратился он к присутствующим, - привыкайте к клевете на вас.  Если кто-то начал стоящее дело в России, его обязательно оплюют. Но так устроен мир. Везде неспособные к творчеству пытаются унизить и даже уничтожить истинных творцов. Поэтому идите своим путем, не обращая внимания на нападки со стороны недоброжелателей.

Наташа и художник подъехали к ее дому в одной автомашине, поскольку жили рядом.

- Может, хотите кофе? - спросила Наташа.

- Кофе не хочу, а от чая бы не отказался.

Когда они вошли в подъезд, Федор Михайлович обнял женщину и попытался поцеловать.

- Уберите руки! - приказала Кириллова.

- Вы до сих пор считаете меня вонючим алкоголиком?

- В определенном смысле, да!

Но Талызин не убрал рук.

- А вы нахал, - сказала Наташа. - Повторяю, уберите руки, или…

Новая попытка поцелуя снова не удалась, поскольку Наташа отвела губы. Тогда Федор Михайлович отпустил ее.

- Не поеду с вами в Италию, - сказала Наташа, - если вы не пообещаете не приставать там ко мне.

- Я так вам неприятен?

- Конечно! У меня чувство, что, нарисовав меня в голом виде и выставив на показ всему свету, вы надругались над моим телом.

          - Выход один, - объявил художник, - вы должны выйти за меня замуж. Наталья Николаевна Кириллова, прошу вашу руку и сердце и обещаю, что до самой смерти буду любить вас.

          - Вы любите меня?

          - Очень!

          - Не верю. Если любят, не выставляют голой на посмешище всему свету!

          - Я, в самом деле, люблю вас, Наташа! С первой минуты, как увидел вас, все время твердил себе: "Вот она, твой идеал. Не упусти эту богиню, богиню искусства".

          - Почему богиню искусства? - спросила Кириллова.

          - Потому что вы моя муза, муза моей живописи. Когда рисую, вы незримо присутствуете и помогаете мне. Именно поэтому бог сделал так, что вы спасли мои прежние картины. Храня их, вы как бы живете в моей духовности и через то влияете на мое творчество. Я уже понял, что без вас не могу творить, а, следовательно, и существовать. Я не могу жить без вас, Наташенька. Пожалейте меня, вонючего алкоголика, как вы считаете, и сделаю вас самой счастливой женщиной на свете.

          Наташа обмерла. Таких слов ей еще никто никогда не говорил. Она вдруг поняла, что есть смысл жить на свете, чтобы услышать такое признание.

          - Вы шутите? - осторожно поинтересовалась она.

          - Нет, нет, не шучу. Более того, никогда не был серьезнее, чем сейчас. Вы не просто моя муза, в вас сосредоточено мое счастье. Без вас я погибну!

          - Вы модный художник. С вами в Италию поедет любая двадцатилетняя красавица. А зачем нужна вам я, женщина на переломе лет, так называемого бальзаковского возраста?!

          - Наташа, люблю в вас все: и ваш голос, мягкий и нежный, и ваши необыкновенные глаза, и утонченные пальцы, и ваш прекрасный носик, и чувственный рот, который можно целовать часами…

          - Прекратите, - попросила Наташа. - Вы издеваетесь надо мной, а мое сердце трепещет.

          - И еще обожаю вашу открытость и честность. Когда касаюсь вас, схожу с ума. Я не могу жить без вас!

          - И не живите без меня, - вдруг сказала Наташа.

          Их поцелуй был долог. Первой стала задыхаться Наташа и поэтому была вынуждена отстраниться.

- Вы целуетесь, как Дон Жуан, - с легким сердцем заметила она.

- А вы целовались с Дон Жуаном?

          - Конечно, нет. Но так обольстительно, наверное, целовался лишь Дон Жуан. Откуда у вас такая опытность? Вы со мной делали все, что хотели.

          - Нет, не все, что хотел. Пойдемте ко мне домой, нам нельзя сейчас расставаться.

          - Хорошо, пойду с вами. Но вначале предупрежу сына, что не буду ночевать дома. О, какой вы коварный соблазнитель. Никогда так не пила много, как сегодня, особенно после того, как по телевизору меня обозвали всероссийской натурщицей. Вы так умело использовали момент.

          - Ничего не использовал! - немного обиделся Талызин. - Я очень люблю вас, вот и все.

          - Не обижайтесь! - нежно и мило проворковала Наташа. - Я сегодня не в своей тарелке.

          Иван нисколько не удивился, увидев мать вместе с Федором Михайловичем.

          - Сынок, приготовь нам чай, - попросила Наташа.

          - Чай уже готов.

          Все трое молча и напряженно начали пить чай. Мужчины ждали слово женщины, которую они любили. Наконец Наташа собралась с силами и обратилась к Ивану:

          - Ты меня отпустишь, сын,  к Федору Михайловичу на эту ночь?

          - Только через магазин, - пошутил Кириллов младший и тем самым разрядил обстановку.

          Когда Наташа пошла переодеться, Талызин сунул в руку Ивана пятьдесят долларов:

          - Купи себе чего-нибудь.

          - Спасибо, но мне не нужно.

          - Хочу жениться на твоей матери, если ты согласишься. Поэтому мои деньги - это уже и твои деньги.

          - А мама готова выйти за вас замуж?

          - Если ты не будешь против, то мы поженимся.

          - И вы не станете уже выставлять ее портреты в голом виде в галереях?

          - Для меня твоя мама - идеал женской красоты. Я всегда буду рисовать только ее. Если перестану продавать ее прекрасные изображения, на что мы будем жить?

          - Можно рисовать, например, пейзажи… или других женщин.

          - Я могу рисовать только Наташу и никого более. Чтобы картина получилась, должен вложить в нее чувство. Чем сильнее чувство, тем лучше полотно.

          - В ваших словах есть резон, - признался Иван. - Но мне кажется, мама не согласится, чтобы люди постоянно обсуждали особенности ее тела. В конце концов, можно нарисовать другое лицо.

          - Я не могу изменить лицо Наташи на будущих картинах. Это будет означать измену моему идеалу. А я не изменник!

          Иван махнул рукой и пошел спать, понимая, что в области эстетики ему не переспорить художника. Все-таки творцы весьма странные люди.

 

11.

          Талызин оказался чрезвычайно нежным любовником. Неземное наслаждение бурным потоком обрушилось на Наташу.

          - Сознаюсь, - прошептала она, - мне никогда не было так хорошо, как сегодня с тобой. Ты мой искуситель. Мое тело само собой отдается тебе.

          - Наташенька, девочка моя, мы с тобой одно целое. Мое назначение в жизни - беспрерывно ласкать тебя, делать счастливой. Я должен все время касаться тебя и нежно гладить все твои места. В том смысл моей жизни.

          - А живопись? Боюсь, что после столь бурной ночи ты не сможешь взять в руки кисть. Ты же должен сильно устать.

          - Ничего подобного! Когда мы обнимаемся, то получаем энергию из Вселенной, из общего духа. Я не только не теряю силы с тобой, но еще больше их приобретаю.

          Для доказательства своих слов Федор Михайлович снова начал ласкать Наташу, а ее тело вибрировало и изгибалось от новых, необычных чувств. Она не выдержала и прошептала мужчине на ухо:

          - Обожаю тебя!

          Эти слова снова подстегнули желания Талызина. Любовники вошли в неистовство.

          - Оставь что-нибудь на завтра, - пошутила Наташа.

          - Не могу! Я должен сегодня всю тебя съесть, а завтра съем тебя снова.

          - Какой ты ненасытный. И я ненасытная. Ешь меня, сколько сам хочешь!

          Лишь под утро Наташа уснула, а Талызин долго с удовольствием думал о том, что его мечта исполнилась. Наташа стала его женщиной и, видимо, навсегда.

          Эта первая их ночь стала эталоном на все последующие ночи. Наташа четко осознала, что встретила мужчину, который мгновенно умело раскрыл все ее сексуальные таланты. Ей не нужно было ни о чем думать: на каждое мужское движение ее тело автоматически отвечало собственным грациозным движением, да еще таким, что плоть партнера как бы переходила в ее суть. Теперь Федор Михайлович представлялся ей неотъемлемой частью ее самой, при этом главной, руководящей.

          - Ты для меня одновременно любовник, друг и наставник, - смело сказала Наташа Талызину. - Можешь сколько угодно рисовать меня голой и хоть все галереи мира завесить такими портретами - буду только рада угодить тебе. Теперь вся принадлежу тебе!

          После таких слов Федор Михайлович снова страстно обнял Наташу, и они опять окунулись в неистовый фейверк страсти.

          - Хочу в Сицилию, - шептала Наташа. - Хочу, чтобы ты ласкал меня прямо на лаве Этны.

 

         

- И это произойдет, радость моя.

          Не удержавшись, художник все же пошутил:

          - И тогда начнется извержение Этны.

          - Негодник, - засмеялась Наташа. - Ну, и пусть извергается.

          - Буду любить тебя до самой смерти! - от избытка чувств поклялся Федор Михайлович. - А ты?

          - А я буду с тобой, пока ты этого хочешь, но клясться не стану. И ты не клянись! Нет ничего хуже, чем нарушить клятву.

          Несколько дней они были в любовном угаре, но потом Наташа твердо потребовала, чтобы ее ненаглядный Федор рисовал в день не менее десяти часов. После споров согласились, что Талызин будет стоять за мольбертом, по меньшей мере, до обеда.

          Если Наташа позировала, то Федор, заканчивая рисовать какую-то часть ее тела, непременно целовал эту живую трепещущую  часть, говоря, что иначе краска на холсте осыплется.

          От любовных ласк Наташа расцвела, щеки ее порозовели, кожа стала еще более бархатистой. Казалось, что и Талызин возмужал. Он стал вести себя более уверенно.

          - Когда прилетим в Рим, то купим там микроавтобус, на котором поедем в Сицилию. Через пролив переберемся на пароме. Ты не возражаешь?

          - Конечно, нет, - ответила Наташа. - Можно спать в микроавтобусе, экономя на гостиницах. Кроме того, тогда не нужно будет останавливаться в доме твоего друга, чтобы не обременять его.

 

 

          - Я же говорил тебе, что ты самая умная женщина на свете. Мне бы и в голову не пришло, что лучше жить вне дома Витторио Витулли. Если честно, у меня не очень хорошие отношения с его женой Мариной. Она вышла за него замуж, чтобы уехать из Союза в Италию, думала, он богат, но оказалось все наоборот. Витторио - бессеребренник, любит рисовать, но техника у него слабая. Поэтому картины его не покупают. Скорее всего, они живут впроголодь. Недавно звонил Марининой матери, и она сказала, что в доме Витторио отключили электричество и воду за неуплату счетов. Наш приезд может как-то развеять его от горестных дум.

          Наташа прижалась к своему самому доброму на свете мужчине:

-         Да, Витторио нужно помочь.

 

12.

          Прибыв в Рим, Наташа и Федор сразу купили восьмиместный "Фиат". Весна была в самом разгаре. Посетив за неделю несколько картинных галерей, они, не торопясь, поехали на юг, постоянно знакомясь с местными художественными достопримечатель-ностями.

 

 

          Их путь лежал по маршруту: Рим - Неаполь - Салерно - Реджо-ди-Калабрия. Затем они должны были через Мессинский пролив переправиться в Сицилию и добраться до городка Джарре, не доезжая тридцати километров до Катании. Витторио Витулли жил на окраине Джарре. До кратера Этны от него по прямой было около десяти километров.

 

 

В один из моментов на южной оконечности Салернского залива Талызина охватил непереносимый творческий зуд, и он три дня рисовал Наташу, выходящую из моря. На полотне Наташа держала руки у бедер с таким же наклоном головы, как обнаженная женщина в картине Лоренцо Косты.

 

Лоренцо Коста «Обнаженная женщина»

 

          - Возможно, это лучшая моя картина, - заметил Талызин.

          - И мне так кажется, - согласилась Наташа. - Наверное, так получилось потому, что позировала тебе безмерно счастливой.

          У обоих было чувство, что с каждым днем их любовь усиливается.

          - Никогда не думал, что подобное возможно, - размышлял вслух художник. - Ты околдовала меня.

          Наташа смеялась от удовольствия.

          - Ты считаешь меня колдуньей или даже ведьмой?

          - Вовсе нет, но неужели мое чувство к тебе будет усиливаться до бесконечности?

-         А ты сам как хочешь?

          - Мне нравится, что  все больше привязываюсь к тебе. Когда мы лежим в объятиях, словно на седьмом небе. И еще мне хорошо оттого, что  все лучше и лучше рисую. Кое-что подсмотрел у итальянских гениев. Эти приемы можно узнать, лишь изучив оригинальные полотна, а не репродукции или даже хорошие копии.

          В Реджо-ди-Калабрии Наташа позвонила сыну в очередной раз. Голос Ивана был грустен:

          - Мама, когда выгуливал Мурата в Измайловском парке, он исчез, словно сквозь землю провалился. Целый день искал его, кричал, но все напрасно. Ночью караулил его у подъезда, но он так и не появился.

          Странное исчезновение овчарки ужасно расстроило Кириллову. Она горестно всплакнула. Талызин предположил, успокаивая ее, что Мурат мог увязаться за какой-нибудь  с течкой сукой, которую Иван просто не увидел, и еще объявится.

          - Хочу в Москву, - неожиданно сказала Наташа, но потом взяла себя в  руки. - Чему быть, тому не миновать. Едем дальше.

          В Мессине у паромного причала их встретил улыбающийся Витторио Витулли. Наташа удивилась его какой-то внешней схожестью с  Федором. Хотя мужчины резко различались по росту: Талызин был  на полторы головы выше Витулли, зато имели весьма подобные по форме и цвету добрые глаза и при том носили одинаковые очки с тонкой круглой оправой. Даже бородки и усы их были почти идентичными.

 

Мессина

 

          После первых приветствий Витулли галантно объявил, что вулкан Этна с нетерпением ждет, когда прекрасная ножка синьоры Наташи коснется его склона.

          - Так поехали сразу к Этне, - предложила Кириллова.

- Нет, нет, - возразил Витулли, - вначале ко мне. День отдыха, а потом  пойдем к Этне. Дорога не такая уж легкая.

 

 

 

13.

          Жене Витторио Витулли Марине Сергеевне Савушкиной исполнилось двадцать пять лет, но из-за дородности она выглядела лет на тридцать. Казалось странным, что эта высокая статная с большими красивыми телесами женщина вышла замуж за низенького человечка, весившего вдвое меньше ее. Обычно такие пары возникают лишь при великой любви или в силу независящих от людей обстоятельств, когда не они сами, а как бы рок определяет их судьбы.

          Марина и Витторио познакомились в Москве совершенно случайно.  Витулли сопровождал известного итальянского писателя, при котором в поездке играл роль фотографа и секретаря. Заработанные деньги позволили бы художнику почти полгода заниматься любимым творчеством.

Марина как раз окончила библиотечный институт и начала работать в Московской библиотеке иностранной литературы. В честь приезда итальянского романиста был оборудован стенд, за который Марина отвечала в качестве гида. Увидев Савушкину, Витторио был потрясен ее большим прекрасным телом и нежными оливковыми глазами. Очень понравилась ему и ее коса, которая весьма необычно лежала впереди, между ее грудей, а не за спиной.

          Витулли был так поражен, что, забыв обо всем, стал фотографировать только Марину, чем вызвал смех у присутствующих и недовольство шефа. Вечером Витторио объяснился Марине в любви.

          - Марина, я, бедный итальянский художник, полюбил вас с первого взгляда. Хочу, чтобы вы стали хозяйкой моего дома на Сицилии. Вокруг него растут апельсиновые деревья, а весь горизонт заполняет вулкан Этна.

 

 

          Марина сразу подумала, что не зря вторым иностранным языком в вузе выбрала итальянский. Потом она решила, что Витулли называет себя бедным в образной форме. Не долго размышляя, она обхватила его голову руками и прижала лицом к своим грудям. Витторио чуть не задохнулся, но затем, наклонив нос, смог более-менее спокойно дышать. Он почувствовал запах жаркого молодого женского тела, жаждущего ласк, и окончательно понял, что попал в плен к русской девушке.

          Оказавшись в Италии, Марина оторопела. Витулли, в самом деле, был очень беден. Хотя одноэтажный красивый белый дом имел пять комнат, но являлся вовсе не виллой, а обычным деревенским зданием, типичным для сельскохозяйственных районов Сицилии. Другое дело, что Витторио не держал ни  птицу, ни овец, ни других домашних животных, занимаясь лишь живописью.

После смерти родителей он подрабатывал фотографированием свадеб и похорон. С учётом вкусов заказчиков часто раскрашивал снимки, иногда по просьбе верующих рисуя на фоне неба ангелов и Мадонну. Потом он начал уже отдельно изображать католических святых, привязывая их к каким-либо местным объектам. Научившись работать с акварелью, позднее перешёл на масло. Возникшая любовь к живописи целиком охватила его душу.

          Ещё находясь в Москве, Витторио попросил Марину познакомить его с каким-либо русским художником. Она отвела его к Талызину, картины которого потрясли итальянца. Художники подружились. За три года жизни с Мариной Витулли трижды побывал с ней в Москве, проводя по месяцу в квартире её родителей и каждый раз встречаясь с Федором Михайловичем.

Марина всё время порывалась бросить своего непутёвого итальянского мужа, но вначале она хотела научиться идеально говорить по-итальянски, на что ушёл почти год. Затем ей взбрело в голову организовать собственную фирму по поставке сицилийских апельсинов в Москву. Дело прогорело, и Марину спасло лишь то, что кредит она взяла в советском банке, который после распада СССР не смог сам расплатиться с крупными западными партнёрами. Поэтому долги Марины как бы автоматически были прощены, по крайней мере, иск банком к ней не был предъявлен.

Появление Талызина заставило Марину ещё более тщательно пересмотреть сущность своей жизни. Получилось, что она зря искала счастье вне родины. Фёдор Михайлович с его новой славой и деньгами вполне мог бы стать её любимым мужем. Отвращение к Витулли стало непереносимым. Чтобы покорить Фёдора, нужно было срочно отстранить от него Наташу.

Когда рано утром художники вдвоём ушли рисовать склоны Этны, а Наташа направилась умываться к роднику, Марина нашла в микроавтобусе белые брюки Талызина и вложила в один из карманов свои красные трусики так, чтобы их кончики были хорошо заметны. Затем она взяла хозяйственную сумку и специально прошла мимо Наташи, сообщив ей, что должна сходить в магазин.

Вернувшись к микроавтобусу, чтобы переодеться, Наташа сразу невольно обратила внимание, что из лежащих на сидении брюк Фёдора  торчит что-то яркое. В первый миг ей почудилось, что это был окровавленный платок. Наташа перепугалась, тут же уверив себя, что любимый мужчина скрыл от неё носовое кровотечение, чтобы она не подумала о том, что их секс изматывает его физически. Когда в её руке оказались женские трусики с кокетливыми кружевами, Наташа почувствовала, как в  мозгу одновременно колокольным набатом забились все кровеносные сосуды. Перед глазами поплыли чёрные круги.

 

 

Итак, её Фёдор, в самом деле, был настоящим, реальным Дон Жуаном, успевшим помимо неё, Наташи, уже насладиться молодым телом Марины.

- Какое счастье, что никого нет рядом! - подумала Наташа. - Выход - один: должна уехать прямо сейчас. Но нужно оставить записку, чтобы меня не искали через полицию.

Вначале Кириллова хотела забрать с собой свои вещи, но рассудок тут же указал, что все платья ей купил в Риме Талызин. Поэтому она надела на себя строгий ещё московский костюм с удлинённой юбкой. На кучу женских тряпок она бросила записку:

«Фёдор,  с сегодняшнего дня я перестала доверять тебе. Уехала в Москву. Не пытайся найти меня. Отныне ты для меня чужой человек.

                                                Уже не твоя Наталья».

 

14.

          Наташа знала, что Марина ходит в магазин по дороге в сторону Мессины, поэтому повернула на шоссе, ведущее к Катании.

          - Вернись, дура, -  говорил Наташе её какой-то второй внутренний голос. - Как ты сможешь добраться до Москвы через всю Европу без денег?! Погибнешь ведь. Подумай об Иване. Возвратись и потребуй, чтобы Фёдор отвёз тебя в Россию. Он обязан это сделать.

- Нет, не вернусь, - отвечало главное волевое начало   Наташи. - Лучше умереть, чем поддаться этому Дон Жуану. Если вернусь, то вдруг прощу его?! Ненависть к Фёдору, прошу тебя, не оставляй меня.

          Так рассуждая, Кириллова шла по дороге, пока не сообразила, что Талызин сможет обнаружить её на своём микроавтобусе. Поэтому она направилась через поля, лишь бы, как можно дальше, уйти от дома Витторио.

          К середине дня Наташа вышла к небольшому сельскому аэродрому. Около лётного поля находилось несколько ангаров для авиатехники, а три самолёта издали казались совсем игрушечными.

 

 

Усталая, она все же поплелась к аэродромным сооружениям. Около диспетчерской вышки двое итальянцев, стоявшие к Наташе спиной, темпераментно размахивали руками.

- Синьор граф, - говорил лётчик, - клянусь вам, полетим без качки. Наоборот, на высоте ваша голова может перестать болеть.

- А если, милый Беттинелли, она разболится ещё больше? Давление воздуха с высотой понизится, и боль от нажима крови на сосуды может стать  непереносимой.

          - Возможно, граф Конти,  вы и правы, - согласился пилот. - Значит, вернётесь на виллу?

- Да!

Наташа внимательно взглянула на графа Конти, который, почувствовав её взгляд, повернул лицо в сторону Кирилловой. Она увидела очень темные глаза с большими мешками, которые, казалось, в силу своей величины существовали сами по себе, как признак какого-то нездоровья. Ещё Наташу удивил очень высокий лоб графа. Да и подбородок выглядел неоправданно большим, даже ямочка на нём была выше среднего размера.

- Какое странное лицо, - подумала Кириллова.

В свою очередь граф Саверио Конти, стойко выдержав направленные на него удивительно красивые женские глаза, галантно спросил:

- Синьора, вы хотите, чтобы мы чем-то помогли вам?

Мозг Наташи почему-то напомнил ей, что итальянское обращение «синьор, синьора» пишется с буквой «и», тогда как применительно к испанцам - через «е»: «сеньор, сеньора».

- Он именно синьор через «и», - подумала она о графе, а сама смело сказала:

- Извините, граф Конти, что подслушала ваш разговор. Так получилось, я шла с полей. Делаю вам предложение: вы берёте меня с собой в полёт, а я вылечу вам голову методом наложения рук. Просто буду держать вашу голову в своих ладонях, и она пройдёт.

- Но мы летим в Рим, - заметил Конти, заинтересовываясь предложением странной дамы в покрытом дорожной пылью деловом костюме.

- И мне нужно в Рим.

- Соглашайтесь, синьор граф, - поддержал Наташу добродушный лётчик Беттинелли. - Сегодня - прекрасное небо, попутный ветер, долетим быстрее, чем обычно.

- Как вас зовут? - спросил Конти Наташу, ещё не решаясь, дать ответ.

- Наталья Кириллова. Можно, Наташа. Я русская из Москвы.

- А что вы, Наташа, делаете на Сицилии?

- Этого не могу сказать вам. Двумя словами не объяснишь, а долго говорить нет смысла. Да и боюсь, что заплачу.

Конти сразу смягчился:

- Ваши глаза не должны плакать, а то станут такими же чудовищными, как у меня.

- Вы много плакали? - не удержалась от вопроса Наташа.

- Двумя словами не объяснишь, а долго говорить нет резона, - лукаво улыбнулся граф. - Итак, летим! 

Самолёт был шестиместный. Наташа заставила графа положить голову  на свои колени, а сама охватила его виски ладонями. Она почувствовала, как кожа рук словно прилипла к волосам мужчины. Это означало, что граф не лгал: у него, действительно, болела голова.

 

Поглаживая череп Конти, Наташа добилась того, что через полчаса его голова выздоровела. Она поняла это, поскольку ладони перестали ощущать легкое покалывание. Подождав несколько минут, Наташа спросила:

- Синьор Конти, отчего вы молчите о том, что головная боль уже прошла?

Несколько смущённый граф приподнял голову и сел.

- Прошу прощения, синьора Наташа. Боялся, что боль опять возникнет. Сколько вам должен за сеанс лечения?

 

 

Кириллова вначале хотела ответить, что нисколько, но потом сообразила, что ей нужны деньги на билет до Москвы, возможно, ещё на гостиницу, так же было бы не плохо кое-что купить сыну в подарок.

- Вы по профессии врач? - спросил граф.

- Да, я врач-терапевт, но ещё лечу наложением рук.

- Одной тысячи долларов будет не слишком мало? - поинтересовался Конти. Поскольку русская красавица почему-то молчала, то он уточнил:

- Может, полторы тысячи?

- 1153 доллара, - сказала Наташа.

Конти удивился:

- Почему именно такая странная сумма?

- Чтобы не объяснять почему, согласна на полторы тысячи.

Граф захохотал:

- Теперь знаю, какая манера поведения у русских женщин. Главное, чтобы у мужчин больше возникало вопросов, на которые не даются ответы. И, знаете, мне нравится ваше поведение.

- А кто вы по профессии? - переменила Кириллова тему.

- А я банкир, глава «Банка Конти». Слышали о таком банке?

- Конечно! Ваш банк, кажется, третий в Италии.

- К сожалению, четвёртый. Через неделю ему исполняется 200 лет. Будет торжество. Приглашаю вас принять в нём участие.

- Увы, не смогу, - ответила Наташа.- Меня в Москве заждался сын.

- Синьора Наташа, хочу быть с вами до конца откровенен. Уже пятнадцать лет меня мучают головные боли. Приходится часто летать, но на высоте всегда появляется боль. А теперь голова болит даже до полёта уже от одного намерения лететь. Но до начала торжества мне нужно побывать по делам в Лондоне и Нью-Йорке. Спасите меня! Если вы в течение десяти дней будете поддерживать мою голову в порядке, то заплачу вам двадцать пять тысяч долларов. Соглашайтесь, очень прошу вас. А хотите увидеться с сыном, можно пригласить  его в Рим, в мой дом. Сколько ему лет, кстати?

- Он уже большой, - обрадовалась Наташа, что может поговорить о сыне. - Ему восемнадцать лет. Идёт по моим стопам, учится в медицинском институте... Спасибо за предложение, но не могу на него согласиться. Обещав быть откровенным, вы пытаетесь обмануть меня. Я врач и понимаю, отчего у вас головные боли. Они вовсе не от высоты.

- А от чего? - не только удивился, но и слегка перепугался Конти.

- Форма ваших мешков под глазами свидетельствует о половой невоздержанности. В ваши пятьдесят лет вам следует быть более осмотрительным и жить только с женой.

Граф резко насупился:

- Вы не совсем правы. Во-первых, мне уже пятьдесят пять лет,  во-вторых, моя жена умерла, а, в-третьих, у меня лишь одна любовница.

- Значит, вы несовместимы с ней духовными телами.

- Объясните, что вы имеете ввиду?

- В  вашем возрасте очень важно, чтобы при половом акте не происходила большая потеря энергии. Поэтому ваша партнёрша должна быть совместима с вами, то есть выступать в роли проводника, через который вы можете получать энергию из космоса, от общего духа. Неужели вы этого не знали?

- Нет, не знал, - признался Конти. - А откуда я мог узнать?

- Все итальянские мужчины такие необразованные? - пошутила Наташа.

- Может, и не все. А как мне теперь быть?

- Нужно найти другую женщину. Правда, это очень трудно.

- А по каким признакам мне её искать?

- В её присутствии вы должны почувствовать себя комфортно. Например, стать как бы здоровее.

Конти очень внимательно посмотрел на Наташу.

- Синьора Наташа, а вы не русская шпионка, задачей которой является моё совращение.

- Синьор Конти, хочу вас обрадовать: вы совсем не в моём вкусе. В Риме возьму билет на самолёт до Москвы, и больше мы никогда не увидимся.

- Простите меня, - извинился граф. - Ещё не научился правильно говорить с русскими женщинами. Готов на коленях просить, чтобы вы выручили меня в течение последующих десяти дней.

- Так ставайте на колени, - решительно, скрывая смех, предложила     Наташа, - иначе, если говорить честно,  не соглашусь.

Конти опустился в узком пролёте на колени перед Наташей. Повернув голову и увидев, что обычно весьма воздержанный шеф преклонил колени перед русской синьорой, лётчик Беттинелли от неожиданности выпустил штурвал, и самолёт сорвался в пике. Граф покатился прямо к креслу Наташи и невольно обхватил её за бёдра.

Когда аэроплан выровнял ход, они посмотрели на свои смешные испуганные лица и одновременно рассмеялись.

- Я согласна, - сказала Кириллова, - но с нами везде будет находиться  мой сын Иван.

Конти лукаво усмехнулся:

- У меня нет возражений.

 

15.

          На римском аэродроме, когда графа Конти окружила многочисленная охрана, Наташа поняла значимость этого итальянца и немного за себя перепугалась, поскольку, как ей показалось, люди Конти смотрели на нее если и не с явным презрением, то, по меньшей мере, неодобрительно.

          - Мне лучше остановиться в гостинице! - потребовала Наташа.

          - Почему так изменилось ваше настроение? - спросил граф. - Хотя, догадываюсь. Вы думаете, что мои служащие восприняли вас в качестве проститутки?! Но это совсем не так. Скорее всего, именно они сами вас испугались.

-         Но отчего?

-         Решили, что вы можете стать графиней Конти.

Наташа фыркнула так, что Конти также развеселился. В свою очередь Наташа, восприняв смешливость мужчины, безудержно стала хохотать:

- Я на старости лет стану графиней Конти?! Совершенно невероятно и очень смешно. Скажите им, граф, прошу вас, что с этой стороны для них абсолютно безопасна.  

- Нет, не скажу, - перестал веселиться  граф. - Зачем я должен им лгать? Вы вполне достойны стать графиней Конти.

Наташа притихла. Уже молча, они ехали на большой скорости по шоссе.

- Позвоню дочери, - через какое-то время сказал граф, чтобы разрядить обстановку. - Ей шестнадцать лет. Её зовут Лаура.

Наташа отвернулась к окну, чтобы не слышать разговора отца с дочерью, но все же кое-что она невольно узнала. Граф сообщил своему ребенку, что едет в Рим с русской дамой, с которой познакомился на Сицилии. Через день-два из Москвы прилетит сын дамы, которого Лауре следует развлекать. Наташа поняла еще, что возможное появление молодого москвича в доме обрадовало итальянку.

 

 

- Хотя бы Ивану будет весело, - подумала Наташа, начиная теплее относиться к Конти.

          В гигантском особняке графа Конти Кирилловой выделили спальную комнату, фактически представляющую собой большой зал. Хотя кровать была очень велика, наверное, десятиспальная, как почудилось Наташе, она совершенно терялась в море воздушного пространства. Так спали раньше королевы, подумалось русской женщине.

          Наташа сразу позвонила сыну в Москву и быстро поделилась произошедшими событиями. Однако сын не захотел ехать в Рим.

-         Мама, мне же нужно сдавать экзамены!

Но Кириллова сумела сразу найти нужную фразу.

-         А кто меня здесь спасет? Кто будет охранять?

Иван тут же сдался.

Как Наташа посоветовала, Иван позвонил руководителю московского филиала Банка Конти, который уже ждал известий от него. Сына Наташи стали срочно готовить к римской поездке, одновременно решая вопросы в итальянском посольстве и российском МИДе.

          Сам Саверио Конти так заинтересовался русской красавицей, что отдал приказ своим московским служащим собрать о ней всю возможную информацию. Через несколько часов он уже не только знал скандальную историю Наташи, но даже рассматривал полученные по компьютерной банковской связи три ее портрета в обнаженном виде, выполненные художником Талызиным.

          Не долго думая, Конти дал команду, чтобы эти полотна были для него куплены. Российский банк с удовольствием продал их за двести тысяч долларов, получив хорошую прибыль. Уже на следующий день утром портреты Кирилловой были повешены в рабочем кабинете графа.

          Наташу несколько удивило, что граф не познакомил ее с Лаурой. Но во время ужина выяснилось, что дочь графа учится в Англии и прилетит домой, когда появится Иван.

          Проснувшись, Наташа сознательно долго не вставала с широкой постели, с удовольствием перекатываясь из одного ее угла в другой. Потом она узнала, что граф уехал по делам и предлагает гостье пройти в рабочий кабинет, в котором ее ожидает сюрприз.

          Лицо Наташи вспыхнуло, когда она увидела, что над гигантским письменным столом Конти размещается триптих ненавистного ей  горе-художника, а, точнее, негодяя-художника. Слева от стола висела картина "Наташа ложится спать", в  центре - "Наташа спит", справа - "Наташа просыпается".

          Кириллова пришла в неописуемое бешенство. Какое право имеют эти поганые полотна  отравлять её жизнь?! Сорвав картины со стены, она выбила ногами полотна  из рам и вынесла на балкон. Потом подожгла  большой стационарной зажигалкой, найденной на графском столе.

          Картины горели красивым разноцветным пламенем, а Наташа постепенно успокаивалась, глядя застывшим взглядом на огонь. Вдруг она поняла, что собственно наделала, и безудержно заплакала. Именно в такой момент ее обнаружил граф Конти.

          Первоначальному возмущению Саверио Конти, казалось, не было предела. Из-за какой-то русской истерички он потерял двести тысяч долларов. Но почему потерял? Картины же застрахованы. И сразу пришло успокоение.

          - Зачем вы сожгли полотна, которые вам не принадлежат? – щуря глаза, строго спросил Конти. Он уже презирал Наташу за ту легкость, с которой она покусилась на чужую собственность, уничтожив её, что было ужаснее даже воровства.

-         Не знаю!

Наташа удивлённо повела плечами и вдруг перестала плакать. В самом деле, зачем она уничтожила чужую собственность?!

- Должен сразу же позвонить в страховую компанию, - очень отчетливо, чеканя каждое слово, продолжал говорить Конти. - Деньги мне вернут, а вас посадят в тюрьму, пока вы не возвратите страховой компании всю сумму.

- Меня посадят в тюрьму? – недоумённо переспросила Наташа.

- Конечно. Таков закон.

Глядя в застывшие глаза графа, женщина поняла, что он не шутит. Собрав всю свою волю, Наташа смогла сдержать новый поток слез и вежливо попросила:

- Могу ли, синьор граф, позвонить в российское посольство, а потом сыну?

- Нет! – жестко отказал Конти. – Не знаю до конца, какие меры предпримет против вас страховая компания. Идите в свою комнату, а я отдам необходимые распоряжения.

Через час Наташа оказалась в итальянской тюрьме, а Саверио Конти, чтобы враждебная ему пресса не испортила  двухсотлетний юбилей Банка Конти  описанием в сатирических тонах данного происшествия, решил опередить события. На следующее утро вышли заказанные им статьи о проступке русской натурщицы. Газеты поместили снимки сожженных полотен Талызина и фотографию Наташи в камере предварительного заключения. Сообщалось о том, что русская сумасшедшая красавица специально пробралась в дом Конти, втёршись ему в доверие, чтобы уничтожить знаменитый триптих, для которого позировала обнажённой. 

 

16.

Итальянский граф Саверио Конти по установившейся традиции поцеловал свою дочь Лауру в лоб и слегка прижал к груди.

 

 

- Как ты долетела из Лондона? – шутливо спросил он. – Наверное, нашла в самолете очередного воздыхателя?!

Шестнадцатилетняя девушка лукаво взглянула на отца:

- Папа, ты хочешь всё свалить с больной головы на здоровую. Пока ехала из аэропорта, успела прочитать о пожаре в нашем доме. Но скажи честно, тебе не жаль было засадить русскую красавицу в тюрьму?

- Ей там самое место!

- А ты не забыл, что прилетела в Рим по твоей же просьбе, чтобы развлечь её сына? Через два часа он будет уже в Италии? И что нам теперь делать?

 

 

Конти хотел сказать, что ему совершенно безразлична судьба русского юноши, но как раз эта капля ненависти дала окончательный болевой сбой сознанию графа. Если с утра была ещё надежда, что ноющая голова не заболит, то сейчас затылок словно бы раскалывался на мелкие части, которые то соединялись, то снова рушились на отдельные фрагменты.  

- Прости, Лаура, что ненароком втянул тебя в эту историю. С меня штраф. Купи себе для весеннего сезона, что хочешь. И встреть, пожалуйста, этого русского юношу. Сам-то он ни в чем не виноват.

 

 

 Хорошо, - легко согласилась Лаура. – Но что с тобой? Твои глаза потускнели. Опять заболела голова?

- Да!

- Тебе нужно серьезно лечиться.

- Врачи не могут помочь. Они считают, что слишком много работаю. Но я-то знаю, что голова начинает болеть и в периоды отдыха. Русская Наташа обладает целительными руками, она свободно снимает мою головную боль. Поэтому  нанял её на неделю, чтобы слетать по делам в Лондон и Нью-Йорк, но она оказалась поджигательницей.

- Съезди к ней в тюрьму, чтобы она подлечила тебя.

- Думаю, она не захочет.

- Захочет, если ты скажешь, что её сын остановился у нас и скоро навестит мать.

Конти внимательно взглянул на дочь. Он не ожидал от своего ребёнка такой рассудительности. Но почему ребёнка? Лаура уже имела вполне округлые формы и соответствовала по внешнему виду двадцатилетней северянке. Очевидно, и мозг её был не по годам развит в решении обыденных вопросов.

- Спасибо тебе за совет, - поблагодарил отец дочь. – Ты мне представишь вначале Наташиного сына, а затем, если головная боль ещё не пройдет, съезжу к русской… террористке.

Иван Игоревич Кириллов, сын Наташи, очень удивился, что его в аэропорту вместо матери встретила красивая итальянская девушка, безукоризненно говорившая по-английски. Ивану нравился английский язык, он много уделял ему внимания и поэтому относительно легко смог разговаривать с Лаурой.

Русский мужчина потряс итальянку своей статностью и красотой лица. Больше всего её удивило то, что хотя одежда русского уже явно вышла из моды, он носил её так, словно на нем была королевская мантия, отчего казалось, что именно Иван был модно одет, а не окружающие. В голове Лауры тут же возникла мысль, насколько русский парень будет восхитителен, если его одеть по моде. Сам собой тут же созрел план. Они поедут по магазинам и накупят разных обновок, тем более что за всё готов заплатить старый Конти.

Не говоря русскому о своём желании, Лаура сообщила водителю на итальянском языке, что вначале, не заезжая домой, они посетят несколько салонов одежды в центре Рима. Не будучи по натуре кокеткой, девушка все же захотела, чтобы Иван одобрил её выбор платьев. Поэтому, примеряя новые модели, она каждый раз выходила к нему в салон и спрашивала:

- Вам нравится?

Лаура своей яркой внешностью с жгучими темными глазами и черными, отдающими в фиолетовую синь, волосами, в не меньшей степени восхитила Кириллова, чем он её. Поэтому ему итальянка нравилась в любом платье. Иван восторженно отвечал:

- Великолепно! Вам очень идет! Вы очень красивы!

Конечно, если бы Кириллов знал, что каждое одобренное им платье, блузка или костюм тут же покупались, то, возможно, умерил бы свой пыл. Но ничего не подозревая, он цвел от одного общения с прекрасной итальянкой.

Чтобы русский выбрал и для себя одежду, Лаура с удовольствием солгала, что у неё есть брат с такой же фигурой, как у Ивана. Пользуясь случаем, она хочет отобрать модные новинки и для брата, который сейчас находится в отъезде. Выбирая костюмы, рубашки, галстуки, туфли и даже носки для русского красавца, Лаура впервые в жизни ощутила щемящее чувство любви с первого взгляда. Она с удовольствием представила себе, что Иван её муж, и говорила по-итальянски продавщицам:

- Я беру эту и ту рубашки. Не правда ли, они очень подходят к выбранному костюму для моего мужа?

Служащие цокали языками от восторга, и Лаура понимала смысл такого отношения: женщины восхищались не только правильным выбором одежды, но и мужчиной, причем одновременно завидуя его подруге.

В самом конце Лаура предложила Ивану остаться в последнем отобранном костюме, сказав, что хочет узнать, не будет ли купленная одежда мяться. Кириллов с удовольствием согласился.

Когда граф Конти увидел входящего к нему в кабинет ослепительного по красоте и элегантности молодого человека, то невольно проникся к нему уважением. Лаура также была восхитительна, и эта пара сразу наводила на мысль об их чистой любви. Саверио Конти понял, что не отважится сказать русскому, что его мать сидит в тюрьме и необходимо её навестить.

- Рад видеть вас в своем доме, - сказал банкир Кириллову. – Мне нужно уехать по делам, а вечером мы снова увидимся.

- А где моя мама? – недоумённо спросил Иван, несколько настораживаясь.

- Вы встретитесь с ней также вечером, - весьма спокойно ответил Конти. – Просто она выполняет одно моё поручение.

Пользуясь своим влиянием, Конти добился того, что Наташу выпустили из тюрьмы под внесённый им залог.

- Вы меня очень хорошо проучили, - сказала Наташа графу, когда он забрал её из тюрьмы. – Я вам даже благодарна. Не должна была сжигать вашу собственность.

- Вы, в самом деле, не обижаетесь на меня? – удивился Конти. – Я бы не простил никому такую обиду.

- Вы меня не поняли, - заметила Наташа. – Благодарна вам за науку, но обида на вас остается. Я простила вас умом, но не сердцем. Но как мой сын?

- Прекрасный юноша. Пока он не знает о происшествии с вами. Может, не будем ему говорить?!

- Можно и не говорить. В четверг я познакомилась с вами, в пятницу попала в тюрьму, а какие неприятности мне ждать от вас сегодня, в субботу?

- Постараюсь исправить свою вину.

- Повторяю, на вас нет вины. Спасти же меня может только Талызин. Если он снова нарисует триптих и вы согласитесь принять картины взамен сгоревших, то я буду спасена. Талызин, наверное, ещё в Италии. Вы не могли бы срочно найти его?

- Хорошо, его найдут. Но что художник захочет получить взамен?

- Меня!

Глядя на взволнованную от всего пережитого и поэтому весьма привлекательную в своих порывах Наталью Николаевну Кириллову, Саверио Конти вдруг ощутил, что ревнует русскую к её соотечественнику художнику. Чувство было неожиданным и странным. Уж не влюбился ли он в русскую поджигательницу? Ему удалось побороть первое влечение к Наташе, посадив её в тюрьму. А как быть теперь? Какие усилия нужно совершить, чтобы не оказаться во власти её обаяния?

- Давайте теперь поговорим о вашем физическом состоянии! – решительно предложила Наташа. – Ощущаю, что вас сейчас мучает головная боль. Так ли это?

- Вы угадали.

В доме Конти они сразу  прошли в его кабинет. Граф прилег на кожаный диван, продолжая опираться ногами на пол, и Наташа начала священнодействовать.

 

17.

Прочитав Наташино прощальное письмо, Талызин мгновенно понял, что весьма странный разрыв, скорее всего, обусловлен тайным вмешательством в их дела Марины.

- Объясни, что произошло? – не скрывая раздражения, обратился он к Савушкиной.

- А разве что-то произошло? – мило коверкая русские слова, удивился присутствующий тут же Витторио Витулли.

- От меня сбежала Наташа! – рявкнул Федор Михайлович.

Витулли деликатно ушел в дом, а Марина, смело глядя в глаза художнику, очень тихо, контрастно с рыком Талызина, произнесла:

- Любящие не бросают любимых. Я бы так не поступила!

- Мне всё равно, как бы ты поступила, - продолжал сердиться и грубить Талызин. – Лучше ответь, что ты сказала Наташе? В чем причина её отъезда?

- Наверное, ты надоел ей, вот и всё!

Талызин понял, что ничего определённого от Марины не добьется.

- Пока рано сообщать в полицию, - заявил он. – Поздно вечером и завтра утром позвоню её сыну в Москву. Может, он прояснит обстановку, скажет, где Наташа. Она ведь обязательно с ним свяжется.

Утром Талызин узнал из телефонного разговора с Иваном, что Наташа находится в Риме, с ней всё благополучно, но художника она больше не хочет видеть. Тогда Федор Михайлович, немного успокоившись, что Наташа жива, решил возвратиться в Москву.

С ним в дорогу напросилась Марина, объяснившая своему мужу, что Талызина в таком состоянии нельзя отпускать  одного. Витулли не только согласился с мнением Марины, но, по доброте душевной, даже попытался убедить в такой необходимости своего русского друга. Чтобы не обижать Витторио, Талызин не стал спорить, одновременно сообразив, что, возможно, в пути Марина расскажет ему правду о произошедшем.

Они выехали в субботнее утро, в тот день, когда средства массовой информации сообщили о «подвиге» русской натурщицы. Переправляясь на пароме из Сицилии на континент, они увидели в руках у некоторых итальянцев газеты с портретами Наташи. Талызин набросился на статьи, а Марина возликовала. Становилось очевидным, что через день-два она заберет русского гения в свои руки и навсегда.

Потом Марина и Федор направились на микроавтобусе в Рим вдоль побережья. Талызин хотел ехать, не переставая, сменяя друг друга за рулем, но Марина вежливо отказалась, сославшись, что у неё из-за волнений исчезла реакция ощущения дороги. Художник не стал настаивать, чувствуя свою вину за прежнее грубое поведение с Савушкиной.

Они остановились на ночь примерно в ста километрах от Рима, решив ночевать в машине. Талызин и Савушкина легли в разные спальные мешки. Марина очень осторожно пыталась соблазнить мужчину. Так, перед сном она рывком стянула с себя свитер, и Талызин невольно увидел её сочные груди.

- Пожалуйста, не смотри! – потребовала она от художника таким тоном, словно именно он был виновен в подсматривании за её обнаженным телом. Талызин молча отвернулся, но его глаза творца мгновенно запечатлели в памяти форму Марининого безукоризненного бюста. Теперь этот образ останется навсегда с ним. Конечно, Федор Михайлович понял игру Марины, но что он мог поделать?    

- В следующий раз предупреждай! – почти через минуту сказал он, чувствуя, что все же жене Витулли следует дать отпор.

- О чем предупреждать? – умело сделала удивленным выражение лица Марина.

- Когда будешь в моём присутствии обнажаться!

- А я думала, что художники всегда и везде ищут достойную обнажённую натуру.

Талызин невольно усмехнулся. Теперь ему казалось, что он видит Марину насквозь.

- Если ты думаешь, что у тебя что-то получится со мной, то ошибаешься, - заявил он.

- Глупенький, люблю тебя, - сказала Савушкина, нежно потупив глаза. – Люблю с первой встречи. А ты уже сам решай, кто тебе нужен. Я вот никогда от тебя не сбегу.

- Ты так легко готова бросить Витторио?

- Витторио – это ошибка молодости. Просто ответила взаимностью на его чувство ко мне. А сейчас сама люблю и маюсь. Я люблю в тебе прекрасного мужчину, гениального художника и доброго человека. Мечтаю, чтобы ты стал рисовать уже только меня обнажённой, как прежде Наташу.

 

Чтобы больше не слушать явно лукавые, но приятные речи Марины, Федор Михайлович натянул молнию спального мешка до подбородка, а затем уже внутри мешка заткнул мизинцами уши. Савушкина ещё что-то говорила, но он уже ничего не различал. Затем дремота перешла в беспокойный сон. Талызин видел перед глазами боксерский ринг, на котором Марина и Наташа наносили друг другу в бешеном темпе удары, а он выступал в роли судьи. При этом удары Марины были более сильными, и Наташа явно проигрывала. Талызин хотел остановить бой, но его рот не мог извлечь ни звука. Федор Михайлович ужасно желал крикнуть: «Прекратите!», но его немота словно бы разрасталась. Еще несколько взмахов руки Марины, и Наташа погибнет. Её голова и так уже превратилась в кровавое месиво. Как же помочь ей? Нужно проснуться, и  неравный бой прекратится. Однако ужасный сон не отпускал сознание художника.

И тогда Талызин, собрав все свои силы,  закричал: «Прекратите!» Разомкнув с трудом глаза, он увидел, что в стекло машины стучит итальянский карабинер. Федор Михайлович вырвался из спального мешка и открыл дверь.

 

 

- Вы синьор Талызин? – спросил карабинер по-английски,  не скрывая улыбки от взъерошенного вида русского.

- Да, - в свою очередь, сумел усмехнуться Федор Михайлович, осознавая нелепость своего вида: по телу буквально лились ручьи пота.

- Вас срочно разыскивает банкир Конти. Вопрос стоит о судьбе вашей общей знакомой.

Молодой карабинер снова улыбнулся, теперь увидев, как проснувшаяся русская прелестница набрасывает на себя пеньюар. Наверное, и он на всю жизнь запомнит образ грудей Марины.

Затем они все вместе позавтракали, при этом к ним присоединился и напарник карабинера, офицер лет тридцати. Талызин захотел отказаться от сухого вина, но карабинеры добродушно его уговорили, пообещав, что будут сопровождать до дома графа Конти.

- Граф Саверио Конти - уважаемый в Италии человек, - сообщил офицер. – Его банку уже два или даже три века. Я, например, имею счет в Банке Конти, и мои предки там же держали деньги. Конти – это символ устойчивости… Если синьор Талызин не возражает, я бы мог повести его машину. Так мы быстрее доберемся.

Федор Михайлович не возражал, выслушав перевод Марины, правда, не совсем понимая, то ли его таким приятным образом арестовали, то ли все итальянские карабинеры добряки. Чтобы позлить Талызина и вызвать у него хоть какое-нибудь чувство ревности или, по крайней мере, неравнодушия, Марина перебралась в автомобиль молодого карабинера, заявив, что никогда в жизни не ездила в машине с водителем-гвардейцем и хочет узнать, в самом ли деле итальянские  гвардейцы гоняют по дорогам, словно черти. Она, Марина, так обожает быструю езду.

 

 

Совсем не удивительно, что затем два автомобиля понеслись по шоссе, словно гончие собаки. Молодой карабинер гнал вперед, как можно быстрее, постоянно искоса поглядывая на круглые колени русской дамы, а офицер не собирался далеко отставать от сержанта, прокладчика пути в служебной машине. Через час они успешно въехали во двор особняка Конти. 

Их всех провели в гостиную и предложили перекусить. Карабинеры сразу оценили внесённое вино, Марина их поддержала, но Талызину было не до веселья. Слегка смакуя солнечный напиток, он настороженно определял, из какой двери появится Наташа. Однако вошел помощник Конти и пригласил господина Талызина подняться в кабинет графа.

Граф и художник во все глаза разглядывали друг друга, не скрывая пристрастия. Первым начал говорить Конти:

- Синьор Талызин, синьора Наташа хочет переговорить  с вами по важному для неё вопросу. Именно она попросила меня найти вас. Поверьте, это было не просто. А сейчас отведу вас к ней, если вы не против, конечно.

Конти говорил по-английски довольно быстро, но Федор Михайлович сумел понять почти всё.

Когда Талызин и Кириллова остались наедине, художник сумел произнести всего два слова: «За что?»

- Вы сами знаете за что! – гордо ответила Наташа, сама чуть не плача от трагического голоса художника. – К тому же, вмиг разлюбила вас. Но так получилось, что снова от вас завишу. Вы не могли бы вновь повторить ваш триптих, чтобы меня выпустили из Италии? А за это…

- Не унижайтесь, - прервал её Талызин. – Скажу абсолютно честно: не могу выполнить вашу просьбу по той очень простой причине, что после случившегося больше не в силах взять кисть в руки. Мой талант сгорел, как и мои любимые полотна. А теперь должен покинуть вас. Мне нужно срочно вернуться в Москву. К тому же уверен, Конти не даст вам засидеться в тюрьме!

 

 

Когда Федор Михайлович тихо прикрыл за собой дверь, у Наташи не осталось сил, чтобы даже заплакать. Она села в глубокое кресло и стала смотреть на полированный пол из орехового дерева, на который был нанесен орнамент в виде пересекающихся очень длинных веток деревьев. Этот рисунок напомнил ей красочные картины первого периода творчества Талызина, так называемой звериной эпохи художника ещё до времени её, обнажённой Наташи.

 

 

 

18.

В Лондон граф Конти и Наташа вылетели в понедельник. Они почти не разговаривали, не мешая друг другу молча думать о своих насущных проблемах. Наташа вспоминала радостные римские встречи с сыном, стараясь отогнать из сознания образ Талызина, а Конти умозрительно тщательно готовил основные пункты беседы с лордом Мэтью Берингом, к которому спешил на встречу.   Наташины сеансы помогли графу, и он ощущал давно уже редкую для себя легкость, как в голове, так и в теле.

 

 

Родовое поместье банкиров Берингов находилось в сорока милях от Лондона. И туда сразу повезли Конти с его знакомой. Англичане Беринги и итальянцы Конти были друзьями-партнерами на протяжении двух веков. Обе семьи не раз пытались породниться, но  запланированные свадьбы все время из-за чего-то срывались: то итальянский или английский  жених погибал на войне или на охоте, то невесты обоих сторон неожиданно убегали из дома  вначале с сексапильными  представителями знатных европейских дворянских фамилий, а потом с кинозвездами и знаменитыми спортсменами.

 

 

Последняя намеченная попытка была связана с шестнадцатилетней Лаурой Конти и тридцатилетним Чарльзом Берингом. Именно поэтому Лаура училась в закрытой английской школе, а Чарльз уже несколько лет безуспешно пытался выучить итальянский язык с преподавателем, все больше ненавидя сложную вычурность речи наследников римлян.

Мэтью Беринг и Саверио Конти решили вложить часть своих денег в совместный проект, связанный с информационными технологиями. Доверяя друг другу в объединении дружественных капиталов, они тем самым уменьшали риск неудачи.

Узнав о происшествии в доме Конти, старший Беринг тут же позвонил своему другу, и последний вынужден был честно рассказать о  взаимоотношениях с Наташей. Мэтью очень заинтересовался русской натурщицей. Он, как и Конти, давно страдал головными болями, правда, считал их неотъемлемой частью своей напряженной банковской деятельности.

Но если бы Наташу спросили о причине головных болей у лорда Беринга, то она ответила, что подобное нездоровье у мужчин возникает из-за несовместимости духовных полей с  партнершами по сексу. И, скорее всего, была бы права, по крайней мере, по отношению к старшему Берингу.

После внезапной смерти от рака горячо любимой жены Мэтью Беринг постепенно впал в половой разврат особого вида: он не мог вступать с понравившейся женщиной во вторичный сексуальный контакт. Одного раза ему было достаточно, чтобы к партнерше появилось неотвратимое отвращение. Причем эта неприязнь возникала сразу же после семяизвержения: перед глазами появлялось умиротворенное лицо покойной жены, которая спрашивала: «Мэтью, дружочек, тебе не стыдно?» Берингу становилось очень и очень стыдно. Он вскакивал с постели и убегал в другую комнату, в которой запирался и начинал рыдать навзрыд.

Одноразовых любовниц Беринг подыскивал раз в две недели и, как правило, на улицах. В этом ему помогал громила-водитель, получавший по данной причине двойное жалование. Когда Мэтью видел мелькнувшую из под плаща стройную женскую ножку, то иногда возбуждался и говорил шоферу:

- Как тебе, Виктор, нравится эта пигалица? 

- Очень даже нравится, - отвечал водитель и останавливал «Роллс ройс» несколько впереди намеченной жертвы. Затем Виктор подходил к женщине и спрашивал мягким тоном:

- Крошка, не хочешь за тысячу фунтов переспать с одним приятным старичком? А потом, если пожелаешь, дело может дойти и до меня.

Глядя снизу в глаза улыбающегося, смешливого гиганта, женщины иногда сразу прыскали от смеха, но, как правило, недолго поразмышляв и задав несколько вопросов, соглашались с  предложением. Затем Виктор отвозил шефа с его новой пассией в специально купленную для таких занятий квартиру именно в центре Лондона, чтобы легче и быстрее было добираться до здания Банка Беринга.

Поскольку Мэтью Беринг сознательно не включал в орбиту своих сексуальных похождений представительниц высшего света и делового мира, то о его проделках ничего не было известно окружающим. Овладев за пять лет сотней женщин, Беринг пришел к глубокому убеждению, что женщины спят с мужчинами только из-за денег. Отвращение к ним после секса ещё более усилилось.

Наташа своим прекрасным внешним видом и не наигранной утонченностью  поразила шестидесятилетнего лорда, и он стал к ней осторожно присматриваться. Наташа не участвовала в деловых переговорах мужчин, но присутствовала во время пауз и приема пищи. Она подходила к Саверио Конти и начинала работать с его головой. Вначале она определяла, не болит ли у него голова, но даже и при отсутствии боли осуществляла профилактику путем более ослабленной процедуры наложения рук.

Наблюдая с интересом за её манипуляциями, лорд Беринг не выдержал и попросил графа Конти, чтобы и на нем, Мэтью Беринге, Наташа испытала свою целительную силу. Не желая снова портить отношения с русской, Конти решил, что Наташе и Берингу лучше переговорить об этом одним.

Встреча состоялась в тот же понедельник примерно в десять часов вечера. Конти ушел на покой, а Наташа и Беринг расположились в гостиной. Недалеко от камина стояла прекрасная китайская ваза высотой выше человека. Рельеф её изображал синее море, в котором плавали красные драконы.

- Мне очень нравится эта ваза, - призналась Наташа.

- Я тоже её люблю. Вазе две тысячи лет, и она стоит сто тысяч фунтов. Известно всего два подобных экземпляра. Один принадлежит мне, другой лорду Расселу. Но перейдем к делу. Сколько вы хотите, чтобы вылечить мою голову?

Наташе нечего было терять, и она потребовала двести тысяч долларов, чтобы погасить свой долг страховой компании. Беринг улыбнулся, поскольку ему стало ясно, что тем самым Наташа освободится от, возможно ненавистной, опеки Конти. Подумав несколько минут, лорд согласился.

Они прошли в рабочий кабинет хозяина особняка, и Беринг в присутствии Наташи набрал на компьютере соответствующее платежное поручение своему банку. Через несколько минут пришло сообщение, что деньги в страховую компанию направлены.

Затем Наташа целый час возилась с головой Беринга. С Наташиной точки зрения, ей достался весьма запущенный случай.

- Структура вашего духовного тела ужасно деформирована, - напугала она Беринга, не зная о его мнительности. – Большинство ячеек полностью ссохлись. По-видимому, ваше сознание полно ненависти к ближним. Так нельзя жить. Вы должны любить окружающий вас мир: от деревьев и птичек до собственных детей.

Чувствуя облегчение от рук Наташи, лорд не стал вступать в дискуссию о добре и зле. Но целительница поняла молчание пациента за знак одобрения её слов. Поэтому продолжила:

- И с женщинами вы неправильно себя ведёте. Нужно вступать в половую связь только при сильной любви.

От такого наглого поучения кровь мгновенно прилилась к голове лорда из-за возникшей ярости. Наташа сразу почувствовала новое состояние мужчины.

- Вот и сейчас вы злитесь из-за ничего. Я же пытаюсь помочь вам, ищу надежные вехи введения вас в нормальное состояние. Поэтому успокойтесь и скажите себе: «Всё хорошо, всё хорошо!»

- Всё плохо, всё плохо! – сказал про себя   Беринг. – Но сегодня, русская красотка, ты окажешься в моей постели, я же купил тебя, дурочку. А затем тебя очень сильно возненавижу. Интересно, как тогда ты сможешь меня лечить?

- Чувствую, что вы сейчас обо мне плохо подумали, - сказала Наташа. – Ваш дух попытался отбросить мои руки. Не делайте этого! Иначе я не смогу помочь вам.

Беринг попытался успокоиться и стал вспоминать свою жену.

- Вот так-то лучше, - заметила Наташа. – Теперь ваш дух стал более терпимым.

Когда сеанс завершился, лорд признательно поцеловал Наташе руку и заметил, что с ней по одной деликатной проблеме переговорит его доверенное лицо.

Беринг удалился, и Наташа подошла к стене, на которой висели старинные рыцарские мечи. Чтобы проверить тяжесть оружия, Наташа взяла один из мечей в руки. Длинный меч было тяжело держать даже двумя руками. В такой позе её застал водитель лорда Виктор.

- Любите холодное оружие? – спросил он из вежливости.

- Не знаю. Меч держу в руках впервые.

- Приступим к делу, - умело воспроизвел Виктор  смешливую улыбку, так располагающую к нему женщин. – Вам заплатили не только за лечение лорда, но и за один половой акт с ним. Если хотите, вам могут добавить ещё пять тысяч фунтов. Не правда ли, прекрасный подарок в эту уже почти весеннюю пору. Секс и деньги – что может быть лучше?

Наташа так возмутилась, что бросилась с мечом к Виктору. Перепуганный мужчина отпрыгнул в сторону и встал за китайскую вазу, готовый легко выскользнуть из комнаты, если бы сумасшедшая русская стала огибать фарфоровое препятствие с той или другой стороны. Однако Наташин гнев был настолько силен, что она разнесла вазу одним ударом меча. Глаза Виктора, когда он оказался во власти русской воительницы, вдруг стали совершенно испуганными, словно у поросёнка, которого режут. Все усвоенные им приемы ближнего боя внезапно вылетели из головы. Он видел только грозные Наташины зрачки, из которых струился гнев. Ноги сами собой ослабли, и гигант оказался на коленях.

Наташа взмахнула мечом, и тогда англичанин заорал: «Не убивайте меня, мадам! Я же не знал, что русские женщины столь щепетильны. Простите меня, умоляю вас!» Этот жалобный крик мгновенно пресек ярость Кирилловой. Она брезгливо бросила меч к ногам доверенного лица лорда:

- Негодяй! Благодари бога, что не отсекла тебе голову!

Когда Беринг выслушал сбивчивый рассказ шофера и увидел разбитую вазу ценой в сто тысяч фунтов, то выставил вперед нижнюю челюсть. Только теперь Наташа заметила, что худощавый, высокий лорд при таком выражении лица напоминает гигантскую кобру, стоящую на хвосте.

Беринг что-то говорил, но Наташа слышала лишь непонятное шипение. Затем она встряхнула головой и сказала:

- Лорд Беринг, я немного задумалась, поэтому повторите ваши лестные для меня слова ещё раз.

От такого издевательства Мэтью Беринг опешил. Эта русская его, одного из богатейших людей в мире, воспринимает в качестве какой-то послушной собачки.

- Вы будете сидеть в английской тюрьме всю оставшуюся жизнь! – заорал он.

- И вам не жалко меня? – спокойно спросила Наташа.

- Нет!

- А я жалею вас. На всю оставшуюся жизнь ваша голова превратится в кипящий котел мук.

- Вам не запугать меня! Англичане ничего не боятся!

- Да видела уже, как ваш охранитель ползал из-за страха передо мной на коленях. Разве он не англичанин?

Ни слова не говоря, лорд вышел. Через два часа Наташа обживала уже одиночную камеру английской тюрьмы. Её обвиняли в покушении на человека и нанесении материального ущерба на сумму в сто тысяч фунтов. При этом претензию в семьдесят тысяч, в размер страховки, выставило страховое общество, а тридцать тысяч фунтов – лорд Беринг, поскольку купил вазу на аукционе за сто тысяч.

Во вторник граф Конти улетел в Рим, чтобы окончательно не испортить отношения с Берингом. Получалось, что на итальянце лежит доля вины за появление ненормальной русской в английском поместье.

Размышляя о случившемся, Наташа удивилась самой себе: она нисколько не сожалела о своем поступке. Конечно, ей было жаль разбитого произведения искусства, но, очевидно, вазу восстановят из черепков. Она того стоит. Но какой замечательный урок она, Наташа, дала этому наглому лорду. Если англичанку можно купить, то русскую – никогда! Те же, которые продались иностранцам, просто не русские, а какая-нибудь помесь.

Наташа не знала, что в течение вторника посмотреть на неё приехало несколько высокопоставленных полицейских чинов, не говоря уже обо всех сотрудниках тюрьмы. Иногда перед монитором, который показывал камеру Наташи, скапливалось до нескольких человек. Она получила тюремную кличку «Русская воительница». Менее интеллектуальные полицейские прозвали Наташу «Бой-бабой».

Из сочувствия к Наташе граф Конти нанял для её защиты английского адвоката с условием, что последний  никому не проговорится, откуда получает деньги. Уже вечером адвокат посетил Кириллову. Рассказав тридцатилетнему молодому человеку всё о злополучном событии в замке Беринга, Наташа в ответ услышала, что при худшем раскладе мнений присяжных её ждет пожизненное тюремное заключение.  Наташа в ответ лишь рассмеялась, чем привела Артура Смита в неописуемый восторг перед её мужеством.

 

19.

В среду утром из газет лорд Девид Рассел узнал, что у лорда Беринга уничтожена знаменитая китайская ваза периода династии Хань (206 г. до н. э. – 220 г. н. э.) – времени блестящего расцвета китайской культуры. Считалось, что у ложа китайского императора того времени стояли четыре большие вазы, олицетворяющие собой  стороны света или гармонию мира. Глава Поднебесной империи находился как бы в центре вселенной. До нашего времени сохранились только две вазы. Если у Беринга ваза была с изображениями драконов, то у Рассела рисунок представлял собой уже не синий, а зеленый океан, в котором находились черные черепахи.

 

 

Гибель вазы Беринга резко поднимала цену вазы Рассела, при этом не в два, а в пять-шесть раз. Девид Рассел узнал об этом к обеду, когда ему позвонил крупный предприниматель с Тайваня и предложил за китайское произведение искусства миллион фунтов. Поблагодарив за деловое предложение, Рассел попросил время подумать.

Собственно говоря, семидесятилетнему лорду Расселу не были нужны свободные деньги, но то, что его ваза так решительно  подскочила в цене, привело англичанина в приподнятое настроение. Не удивительно, что он захотел взглянуть на русскую воительницу, преподнесшую ему такой великолепный подарок.

В тюрьме перед тем, как допустить лорда Рассела к монитору, на Наташину камеру взглянула надзирательница. Считалось недопустимым, чтобы мужчины наблюдали арестованных женщин в те минуты, когда они приводили себя в порядок или отправляли естественные надобности.

Лорд увидел удивительную женщину, которая сидела за столом и, облокотившись на локти, задумчиво смотрела в никуда. У Рассела защемило сердце от жалости к милой особе. Хотя Девид Рассел был всего лишь однофамильцем знаменитого философа Бертрана Рассела, он считал и себя причастным к мировоззренческим наукам. Уже два года Девид Рассел писал трактат о сущности человеческого счастья. Он нисколько не удивился, когда внутренний голос шепнул ему: «Вот твое счастье. Продай вазу и выкупи эту красавицу. Может, она сделает тебя счастливым».

По просьбе Рассела, ему разрешили встречу с русской женщиной. Представившись Наташе, лорд предложил ей стать его секретарем.

- Мне нужно знать русские источники о проблеме счастья. Вы их выявите и начнете мне переводить. Согласны?

- А потом вы скажете, что в счет контракта входит половое взаимодействие с вами? – насмешливо спросила Кириллова. – Не стесняйтесь, говорите сразу, жаль, что у меня нет с собой меча!

К удивлению Наташи, Рассел не возмутился, а рассмеялся от полученного удовольствия наблюдать поведение рассерженной женщины:

- Я вам так ненавистен?!

- Вообще-то, нет, - созналась Наташа. – Насколько чувствую, в отличие от других у вас не болит голова.

- Не жалуюсь.

Не выдержав, Наташа задала мучивший её вопрос:

- Признайтесь, в чем ваш настоящий интерес? Я же понимаю, что просто так со ста тысячами фунтов вы бы не расстались.

- А вы не расскажете никому?

- Нет.

- Беринги, хотя и лорды уже почти сто пятьдесят лет, но являются выскочками. Создав банкирский дом, они просто купили себе пэрство. Мой же род известен более тысячи лет. Поэтому наказать Беринга для меня одно удовольствие.

 - Но разве, освобождая меня из тюрьмы, вы его наказываете?

- Давайте заключим договор. Если в результате некоей финансовой операции, за вычетом моих денег, мы заработаем двести-триста тысяч фунтов, то честно разделим их пополам. Согласны?

- Смотря, какая операция. За неё не посадят в другую тюрьму?

- Не волнуйтесь, не посадят. Просто Беринг допустил оплошность. Он подал на вас в суд за уничтожение вазы, а ваза-то, в принципе, осталась. Черенки можно склеить, и при том интересе, который вызвал в мире данный скандал, восстановленную вазу можно легко продать уже не за сто тысяч, а, возможно, за полмиллиона фунтов. В конце концов, ваза представляет очень большой исторический интерес, особенно для китайцев, среди которых сейчас появилось много богатых людей. Происшествие с вазой как бы дало им сигнал, что можно приобрести нечто стоящее, то, владением чем можно гордиться.

- Поняла вас, - сказала Наташа. – Но сможет ли мой адвокат забрать черепки?

- Конечно, сможет. Хотя он и олух, но с такой задачей справится. Скажите ему, что черепки нужны вам на память о лорде Беринге. Есть ещё одно преимущество в нашей финансовой операции. Мою вазу, как национальное достояние, нельзя вывезти из Англии, а ваши черепки можно переслать куда угодно и склеить на месте продажи будущей вазы. Ведь ваза Беринга юридически из-за его неправильного обращения в суд как бы не существует.

Наташа подивилась уму Рассела.

Как и было задумано, Артур Смит позвонил Берингу и сообщил, что его клиентка готова выплатить с помощью друзей свой долг полностью, но хотела бы взамен получить все черепки вазы.

Мэтью Беринг задумался. По его приказу, все, не только крупные и средние фрагменты, но даже мельчайшие осколки, были завернуты в мягкую бумагу и аккуратно сложены в специальный ящик. По-видимому, адвокат русской блефовал. Получается, если он, Беринг, выкинул осколки, то тогда не имеет права требовать полную компенсацию за разбитую вазу. Немного помолчав, лорд сказал, что после передачи ему и страховому обществу заявленной в суде исковой суммы остатки вазы непременно вернет.

К вечеру платежи были осуществлены, Наташа оказалась на свободе, а ящик теперь уже с её разбитой вазой был доставлен в дом Рассела. Лорд, не мешкая, позвонил на Тайвань и объяснил, что по существующим законам лично его ваза не может покинуть территорию Англии, зато, к счастью, все куски вазы с изображениями драконов легко переслать в любую точку Земли, где их уже можно склеить. Китайский предприниматель предложил за разбитую вазу триста тысяч фунтов, но Рассел после недолгой торговли поднял продажную стоимость до полмиллиона. На том и порешили. В результате, Наташа стала честным образом обладательницей двухсот тысяч фунтов.

- Вы довольны? – спросил её Рассел, когда они сели ужинать.

- Довольна и очень! – рассмеялась счастливая Наташа.

- Позвольте узнать, что вы станете делать с почти полумиллионом долларов? – осторожно спросил Рассел.

- Еще не знаю.

- А хотите, научу вас делать деньги из денег?

- Хочу! – не задумываясь, ответила Наташа. – Вам теперь очень верю.

- Но в постель со мной не ляжете?! – шутливо погрозил ей Рассел пальцем.

- Не лягу!

- Вот и правильно! Не продавайте никому свою душу: ни человеку, ни черту.

- Лорд Беринг погасил двести тысяч долларов моего долга графу Конти. Хотя ненавижу Беринга, но хочу вернуть ему эти деньги.

- Вы уверены, что, действительно, желаете их вернуть? Ведь подтверждающих долг документов у Беринга нет.

Да, хочу! Иначе перестану себя уважать.

Рассел удивился чистоте души русской красавицы, но не мог не дать совет, ущемляющий Беринга:

- Переведите деньги на личный счет Беринга с указанием: «за пребывание и помощь в вашем доме». Тогда налоговая инспекция потребует от Беринга заплатить налог за сдачу дома в аренду.

- Нет, передам деньги ему сама, - решила Наташа. – Это его деньги, зачем ему с них платить налог?!

- Вы позволите, отвезу вас? – спросил лорд.

- Буду очень признательна. Я теперь боюсь оказаться одна в поместье Беринга.

- А зачем ехать в поместье, если можно передать деньги в его банке?! Сейчас мой помощник свяжется с его помощником, и час встречи будет назначен. Я, со своей стороны, очень хочу увидеть лицо Беринга в тот момент, когда он узнает, что его ваза была продана за полмиллиона фунтов. В нашем общем клубе все будут долго над ним смеяться.

 

20.

Прибыв в Рим, Конти рассказал Ивану Кириллову о происшествии в Англии с его матерью. Иван захотел тут же лететь в Лондон, но граф объяснил, что его просто не впустят в Англию. Пришлось Кириллову довольствоваться ожиданием вестей из тюрьмы. Он долго говорил по телефону с адвокатом матери Артуром Смитом, с трудом понимая юридические термины. Было лишь ясно, что Наташу ожидает большой срок заключения.

Особенно тяжелым для Ивана был второй день пребывания матери в английской тюрьме. Лаура Конти приняла большое участие в судьбе понравившегося ей русского. Когда она в среду утром, при первой встрече,   увидела его лицо, искаженное скрытыми гримасами горя, то не выдержала и заплакала, да так сильно, по южному, с проявлением всех чувств, что самому Ивану пришлось её успокаивать.

Неожиданно для обоих они оказались во взаимных крепких дружественных объятиях. Притихшая Лаура впервые в жизни услышала биение  мужского сердца. Она вдруг поняла, что хотела бы всю жизнь ощущать эти звуки.

- Люблю тебя! – смело сказала она Ивану. – Поверь, тебе очень сочувствую. Уверена, мы вместе вытащим твою маму из тюрьмы. Конечно, мой отец не даст денег на её спасение, сумма слишком велика, но если мы поженимся, то он выделит мне приданое. И оно пойдет в зачет долга твоей матери.

Кириллов был  тронут. Он нежно поцеловал девушку и сказал:  

- Лаура, дорогая, я не достоин твоей любви. Я беден, а ты очень богата. Тебе нужен супруг из твоего круга. Выйдя за меня замуж, ты скоро пожалеешь об этом. Твои родственники и друзья будут презирать меня. Ты долго не выдержишь такого отношения окружающих.

- А мы можем уехать в Москву! – резонно заметила Лаура. – Там кто-нибудь станет презирать и третировать меня?

- Нет!

- Вот и отлично. Женимся здесь, вытащим из тюрьмы твою мать, и все вместе поедем в Москву.

- А ты не боишься?

- Чего?

- Например, твой отец может запереть тебя или даже выгнать из дома.

- Пусть только посмеет!

Однако граф Конти посмел. Узнав о желании Лауры срочно выйти замуж за русского, он сказал, что в этом случае лишит её права наследства. Тогда обиженная на отца Лаура перешла жить к своей тетке Флоре. Флора должна была в молодости выйти замуж за Мэтью Беринга, но предпочла австрийского автогонщика. Правда, брак её длился всего три года, но Флора никогда об этом не жалела.

Тетка, не имевшая мужа и детей, с распростертыми объятиями встретила Лауру и Ивана.

- Опять женщины Конти врезали мужчинам Берингам, - развеселилась Флора. – Так держать, племянница. А, судя по твоему возлюбленному, у тебя появился отличный вкус.

На следующий день, ближе к вечеру, Иван уже смог поговорить по телефону с выпущенной из тюрьмы матерью. А еще через день он и Лаура вылетели в Лондон.

Узнав о поведении Лауры, Наташа обняла девушку и просто сказала:

- Другой снохи мне не надобно!

 

21.

Талызин вернулся в Москву, но без Марины. Молодой карабинер не даром не мог оторвать взгляда от круглых коленей Савушкиной. Поняв, что русский не воспринимает Марину в качестве своей женщины, Петручио, так звали гвардейца, смело предложил ей руку и сердце. Любительница быстрой езды Марина, не долго думая, согласилась. 

В Москве Федор Михайлович возглавил биржевое отделение произведений искусства в «Международной бирже свободной науки». Целыми днями он отдавался делу, стараясь не думать о Наташе. Талызин не рисовал; казалось, что нет физических сил, чтобы  сделать даже один мазок на холсте.

Перед тем, как лечь спать, художник всегда долго смотрел на три картины, для которых ему позировала обнажённая Наташа. Центральное полотно триптиха, написанное в Италии,  называлось «Наташа и море». На картине голая Наташа выходила из моря, держа кисти рук на затылке, отчего её выпяченные  груди казались ещё более красивыми.

Левое полотно триптиха имело название «Наташа на лугу». Обнажённая женщина стояла на одной ноге, а на конце другой, вытянутой вперед и немного вбок, сидела большая бабочка. Был яркий солнечный день, весь мир радовался жизни, а больше всех Наташа.

Правое полотно «Наташа и луна» показывало голую Кириллову в полночный час. Лунный свет словно бы взял её тело в светлый конус, а окружающую тьму порождали высокие деревья: ели и сосны. Опушка леса была совсем небольшой, и в ней царствовала  прекрасная женщина.

Насмотревшись на Наташу, Талызин закрывал картины большим куском ткани. Как бы само собой выходило, что Наташа на полотнах принадлежит только ему.

Марина настолько полюбила своего карабинера, что рассказывала ему, нисколько не стесняясь, но в каком-то полушутливом тоне, практически всё о себе. Сержант был горд, что захватил с боем такое сокровище, да ещё с высшим образованием, и с удовольствием слушал красочные истории о Марининой прежней жизни.

Однажды, Марина не выдержала и покаялась, опять-таки смеясь, о своей попытке  совратить Талызина. Когда гвардеец услышал, как она засунула свои трусики в брюки художника, то схватился за голову:

- О, Мадонна, молю тебя, прости грехи наши… Мариночка, тебе нужно покаяться в церкви, иначе Мадонна не даст нам детей. Кроме того, нужно попросить прощение у этой русской женщины. Напиши ей письмо и расскажи всё.

- Но я не знаю её адреса!

- А я на что?! Не даром служу карабинером. Узнать адрес моя забота. Дам запрос о её розыске за угон автомобиля, а потом сообщу, что вышла ошибка.

Марина написала письмо на четырех страницах, рассказав подробно всю правду о своем неблаговидном поступке. Она даже сообщила, как познакомилась с Петручио, и поэтому Федору Михайловичу, по её вине, пришлось ехать на микроавтобусе «Фиат» в Москву одному, что при его нервном тогдашнем состоянии было опасно.

Наташа получила Маринино послание в тот день, когда перевела в Москву десять тысяч долларов на нужды ассоциации «Народная медицина», президентом которой являлась. Прочитав письмо, она горько заплакала. Потом она подумала, что, наверное, бог есть и за её помощь русским целителям открыл ей всю правду. Но что же делать? Звонить сразу же любимому мужчине и извиниться? А если он не простит? По телефону ведь всего не расскажешь, в глаза не посмотришь. И Наташа решила довериться мнению лорда Рассела, который стал для неё старшим другом.

Девид Рассел имел трех дочерей и сына и восемь внуков. И почти все они приходили к нему со своими бедами и горестями. Лорд умел слушать, и потому советы его, даже суровые, не только не казались безжалостными, но, как правило, сочувственными. Он очень внимательно воспринял  мало связную, отрывистую в этот раз речь Наташи и задал целый ряд наводящих вопросов. Разобравшись в Наташиных обстоятельствах, лорд предложил оригинальное решение, до которого Кириллова, скорее всего, не додумалась бы.

- Нужно, чтобы из Москвы привезли принадлежащие вам картины Талызина. Затем нужно устроить выставку его полотен, на которую следует пригласить самого Талызина. В посланном приглашении важно попросить художника, чтобы он взял с  собой последние картины с вашим изображением. Они будут также выставлены, и получится контраст между талызинским звериным стилем и последовавшей эпохой обнаженной женской натуры.

Наташа от радости расцеловала старого лорда в щеки, что дало возможность ему шутливо спросить:

- Уж не влюбились ли вы в меня, леди?

- Влюбилась, - легко согласилась Наташа. – И даже очень. Но кем я буду на выставке?

- Как кем? Главным организатором. Вы сказали, что галерея Талызина называется «Красный петух». А вы назовите свою «Наташей».

- Но это будет нескромно!

- В искусстве скромность излишня.

И Наташа с удовольствием окунулась в работу по открытию выставки картин любимого ею Талызина. Она арендовала залы лучшей лондонской галереи современного искусства, в которых были развешаны 34 полотна русского художника.

 

22.

 Наташа боялась, что официальное приглашение на выставку может не дойти по обычной почте  до Талызина. Поэтому конверт с соответствующими документами, включая даже авиабилет до Лондона, был вручен Федору Михайловичу курьером. Из полученных материалов художник узнал, что его творчество пользуется достаточной популярностью, и по просьбе  почитателей талызинского таланта организована выставка его работ. Многоуважаемого Федора Михайловича приглашают на открытие и, кроме того, просят дать возможность выставить его три последние картины.

Талызин был потрясен. О таком предложении любой живописец мог только мечтать. На сборы у него оказалась целая неделя. При этом неизвестный Талызину лорд Рассел, за подписью которого пришло приглашение, был столь любезен, что взял на себя оформление документов, необходимых для посещения Англии.

После прибытия в Лондон Талызина отвезли в дом Рассела. Увидев добродушного русского с очень умными, пронизывающими насквозь глазами, Девид Рассел, как ему показалось, сразу понял, отчего Наташа  полюбила этого художника. Мощь души чувствовалась во всем: в  высоком лбе и  крепких пальцах, и даже в форме черепа, которую лысина как бы приоткрывала для демонстрации гармонии.

Затем мужчины стали разглядывать привезенный из Москвы триптих. Девида Рассела пробил озноб от такой красоты. Он понял, что выставка станет событием года.

- Давайте договоримся, - предложил англичанин русскому, - если вы захотите продать эти картины, то вначале обратитесь ко мне.

- Ладно, - согласился Талызин. – Вы много для меня сделали, и я ваш должник.

Лорд Рассел промолчал.

- Хотя открытие выставки завтра, могу сегодня осмотреть её? – поинтересовался художник.

- Это нежелательно, - сказал лорд. – Хотим сделать сюрприз для вас. Не волнуйтесь, картины развешивали профессиональные дизайнеры. А для этого триптиха выбран особый зал полуовальной формы. Сейчас полотна заберут и повесят без нас, а нам предстоит встреча с принцем крови Эдуардом.    Он большой любитель живописи и сам рисует. Ваша прежняя манера письма в чем-то сходна с тематикой творений принца.     

Очарованный отношением к себе со стороны Рассела, Федор Михайлович готов был идти с ним куда угодно, а, тем более, в королевский дворец.

На следующий день в одиннадцать часов утра состоялось открытие выставки картин Талызина, принадлежащих галерее «Наташа». В первый день пускали только по специальным пригласительным билетам, поэтому была исключена толкотня, возникающая обычно из-за того, что некоторые люди появляются в начале подобных мероприятий, чтобы рассматривать не столько картины, сколько наблюдать за  знаменитыми   лицами.

Лорд Рассел и Талызин довольно быстро обошли четыре больших зала, в которых находились красочные полотна мифологического содержания. Художник давал короткие комментарии к своим персонажам, Девид Рассел весьма внимательно слушал.

Затем они неожиданно для Талызина оказались в уютном зале, где были размещены три картины с общим названием «Наташа на природе». Талызин обомлел. Около центрального полотна «Наташа и море» стояла горячо любимая им Наташа в длинном приталенном красном платье с декольте в виде сердца. На её шее висела золотая цепочка, удерживающая круглую миниатюру с изображением лица Талызина.

Федор Михайлович с радостью понял только одно, то, что было для него важнее всего: Наташа его любит. Не обращая внимания на окружающих, он подошел к Наташе и задал вопрос всего лишь из одного слова: «Мир?!»

- Ты меня прощаешь? – в свою очередь спросила она. – Ведь я перед тобой очень виновата. Только не забудь русскую пословицу: в первой вине и бог прощает.

Талызин рассмеялся от счастья:

- Иисус Христос велел прощать «до семижды семидесяти раз». Кто я такой, чтобы  ослушаться?!

- Тогда поцелуй меня! – попросила Наташа.

Они обнялись на глазах у всех, а лорд Рассел сказал появившемуся принцу Эдуарду:

- Наверное, Шекспиру следовало в «Гамлете» вместо слов «Быть или не быть, вот в чем вопрос» написать «Любить или не любить – вот главная проблема!»

Эдуард пожал плечами, но не было ясно, то ли он согласился с мыслью Рассела, то ли посчитал, что указывать великому Шекспиру что-либо совершенно неуместно.

 

 

 

22 – 28 сентября, 22 – 28 октября 1999 г.;

2 – 5 апреля 2000 г., Москва