Вячеслав Потемкин

 

Стология "Русская жизнь, или

всеведение"

 

Книга 17. "Мигрень"

 

 

1.

          Русский банкир Олег Всеволодович Ртищев, владелец банка "Московские деньги", впервые попал во Францию весной 1992 года, когда ему еще не было сорока лет. Для устойчивого функционирования банка был нужен вывоз валюты из страны с последующим возвратом от якобы независимых иностранных инвесторов. Требовался в качестве соучастника средний малоизвестный общественности западный банк, и после предварительных поисков такое учреждение было найдено в Марселе.

          Будучи основным владельцем "Московских денег", Ртищев совмещал исполнительную и законодательную должности президента и председателя совета директоров. К его удивлению, французским банком "Нодье банк" руководила семейная пара: муж Ксавье Онэ, президент банка, и жена Франсуаза де Нодье, председатель банковского совета. Во время переговоров Ртищев постоянно ощущал удивительную женственность голубоглазой красавицы Франсуазы и поэтому часто уступал напористой паре во многих мелких вопросах, чтобы только поймать поощрительную улыбку очаровательной француженки.

          К концу первого дня переговоров Олег Всеволодович вдруг понял, что сделка суммарно становится уже совсем маловыгодной, и открыто заскучал. Он решил, что утром улетит, не прощаясь, в Париж, а затем в Москву, не подписав итоговых документов. Но не тут-то было. Поняв причину возникшего мрачного настроения русского мужчины, Франсуаза пригласила его на загородную виллу. Муж Франсуазы поддержал ее, пообещав, что тоже вскоре приедет. В результате, не отпуская Ртищева от себя, де Нодье привезла его в свою семейную вотчину.

          Они говорили по-английски, правда Франсуаза вставляла изредка французские слова, которые считала общемировыми, известными ее гостью.

- Хочу сразу показать вам свой будуар, - сказала она, имея в виду спальню.

Думая, что они отправятся в особую женскую гостиную для приема близких друзей, Ртищев неожиданно для себя оказался в комнате с гигантской кроватью и зеркальным потолком. Истолковав по-своему изумление мужчины, Франсуаза легко и непринужденно скинула платье, оказавшись совершенно голой. Олег Всеволодович удивился тому, что в голову странным образом пришла мысль не о самом поступке банкирши, а о том, что сброшенное француженкой платье представляло собой особый новый вид одежды, содержащий одновременно как лиф для поддерживания грудей, так и своего рода трусики, вделанные в пояс.

Опять-таки, оценив в свою пользу недоуменный взгляд русского, хозяйка подошла к нему и помогла снять пиджак, потом принялась за брюки.

- А господин Онэ? – на всякий случай спросил Ртищев.

- Не волнуйся, он не появится до завтра. Его задержат дела в городе. И не стоит говорить о нем. Это я – хозяйка банка, банк перешел ко мне по наследству, поэтому мое слово решающее.

Решающим оказалось слово Франсуазы и в наступившем половом акте. Она хорошо знала, чего хотела. Русский банкир лишь с удовольствием подчинялся ее сладостному напору. Когда все завершилось, Франсуаза свернулась калачиком на теле русского, прижавшись щекой к щеке.

- Милый, ты такой сильный и одновременно уступчивый. Это делает честь твоей мужественности. Нарочно тянула из тебя соки во время переговоров, прося все новых и новых уступок, которые мне на самом деле совсем не нужны. Долго ждала, когда ты взорвешься. Но ты все стерпел, а потом внезапно глаза твои потухли. Тогда осознала, что ты принял решение вернуться на родину без договора. В такой манере поведения - твоя сила. Ты соглашаешься, уступаешь, а потом уходишь в сторону, не опускаясь до склоки. Ксавье Онэ на твоем месте торговался бы за каждый франк. Ты же не мелочный, именно поэтому сейчас здесь, в моей спальне. Кто не мелочен в деле, велик и в любви. Ты мне дал незабываемые минуты счастья, и я подпишу документы так, как ты сам захочешь.

Когда Франсуаза, поняв, что мужчина уже отдохнул, снова начала целовать все части тела Ртищева, он не выдержал и предложил:

          - Давай поженимся и объединим наши банки.

          - Глупенький, - засмеялась весьма довольная женщина, – нас просто раздавят. Против ополчатся и русская, и французская власти. А мне ведь достаточно раз в месяц лежать на твоей груди. Обстоятельства жизни сильнее нас. Когда вернешься в Москву, женись! Тогда никто не сможет осуждать наши новые встречи.

          Так Ртищев и поступил.

 

2.

          Возвратившись в Москву, Олег Всеволодович объявил новую концепцию своему персоналу:

          - В нашем банке должны работать лучшие красавицы России. Женский шарм легко притягивает деньги. Начнем с меня. Подберите мне прелестную жену, и она станет председателем совета директоров... Прекратить ухмылки, я не шучу!

          Через день один из сотрудников показал Ртищеву журнал-проспект о конкурсе красоты в Норильске. Соревнование выиграла двадцативосьмилетняя учительница математики Ольга Владимировна Ельцова. Она легко победила своих более молодых простодушных соперниц точеным телом и прекрасным интеллигентным лицом с глазами, искрящимися удивительным синтезом страсти и ума. Этот же сотрудник был тут же послан в командировку в Норильск. Рассказав Ельцовой о возникшей любви к ней руководителя банка "Московские деньги", он смог убедить женщину переговорить с Ртищевым по телефону. Разговор длился около трех часов. Несколько раз обеспокоенная телефонистка, врываясь в беседу, спрашивала, будет ли оплачен столь большой счет, но банкир ее успокаивал. В конце концов, Ельцова согласилась встретиться с Олегом Всеволодовичем, но не в Москве, а в Норильске.

- Не могу оставить  даже на день свой выпускной класс, - просто сказала она, – иначе ребята разболтаются и плохо сдадут экзамены на аттестат зрелости.

Прилетев в Норильск, Ртищев убедился, что оказался прав в своем выборе. Ольга Владимировна потрясла его реальным внешним видом еще более, чем на фотографиях. Передав директору школы крупную сумму денег, которой хватило для выплаты годового жалованья всем учителям, Ртищев добился того, что коллеги начали уговаривать Ельцову, не упустить свалившегося на нее счастья, а что касается ее выпускников, то преподаватели скопом помогут им, так что ученики не только не пропадут, но даже улучшат успеваемость.

Чтобы оттянуть время, Ельцова захотела расписаться в норильском загсе, но Ртищев опять переиграл ее, заявив, что оплатит поездку в Москву на свадьбу не только ее родителям, но и всем желающим друзьям и коллегам. Опять все начали наседать на Ольгу, и снова она уступила, чтобы не лишать людей обещанного банкиром удовольствия.

С того времени и сложилось, что она постоянно уступала во всем Ртищеву.

Уже работая с мужем в банке, она, как правило, возвращалась домой с супругом в "Мерседесе", и он, когда хотел, ни слова не говоря, наклонял её голову к своим ногам, принуждая брать в рот свое мужское достоинство. Ольга Владимировна, теперь уже по мужу Ртищева, безропотно выполняла требуемое. Почти всегда она думала в такие моменты, а что произойдет, если откажется, но тут же внутренне содрогалась, вспоминая, как Ртищев безжалостно выбросил из машины собственную собаку, дога, только за то, что тот, не в силах уже терпеть, помочился вблизи хозяйских ног. Повернувшись к заднему стеклу, Ольга со слезами на глазах видела, как дог вначале недоуменно замер, а потом понесся, сломя голову, за их автомобилем. Ртищев приказал водителю увеличить скорость, и собака быстро отстала, тут же заслоненная другими мчащимися по Садовому кольцу машинами.

- Почему? – только и смогла спросить тогда Ольга.

- Совсем глупым дог стал в последнее время. А дураки никому не нужны!

Страх перед мужем сделал из Ольги замкнутое и молчаливое существо, которое окружающие стали воспринимать как высший предел гордости. Ее ровность и отчужденность ото всех при безукоризненной красоте казались истинным аристократизмом.

 

3.

Знакомство Ольги Ртищевой и Франсуазы де Нодье произошло в конце 1992 года. Сотрудники московского банка были уверены, что руководящая пара решила провести рождественские каникулы в Париже, но на самом деле накануне Франсуаза позвонила Ртищеву и сказала, что безмерно по нему соскучилась. 

Две семьи банкиров сидели в марсельском ресторане, и Ртищев с удовольствием сравнивал между собой двух очень красивых женщин: свою жену и Франсуазу де Нодье, которые одновременно принадлежали именно ему. 

Волосы голубоглазой Франсуазы были черного цвета и длинными узкими вьющимися прядями спадали, переплетаясь друг с другом, почти до лопаток. Поскольку плечи француженки были обнажены, то волосы-змеи на мраморной коже, двигающиеся, словно живые, из стороны в сторону, вызывали особый страстный мужской настрой. В отличие от де Нодье на голове Ольги светло-коричневые волосы не меньшей длины были собраны в высокую элегантную прическу, выставляющую на показ безупречную женскую шею. Странно, но женщины имели почти одинаковые саблеобразные брови и большие глаза. Правда, у Ольги все было коричневого оттенка. А вот губы различались резко. Ольгина нижняя губа была почти вдвое больше верхней, а у де Нодье их размеры совпадали.

Вначале Ртищев вспомнил, как целуется Ольга, что было легче, а потом Франсуаза. Далее он представил себе, как будет ласкать через час-два француженку. Умные хозяева так повели себя, что Ксавье Онэ повез показывать Ольге вечерний Марсель, а Франсуаза и Ртищев уединились в гостинице. 

- Твоя жена великолепна! – возмутилась Франсуаза. – Я, конечно, не думала, что ты женишься на дурнушке, но такая красота кажется подавляющей других женщин.

На этот раз первым одежду с себя сбросил Олег Всеволодович. Когда начальный пыл прошел, Ртищев положил голову между женских грудей и спросил: 

- Ты в самом деле меня любишь?   

- А что такое любовь? Любовь – это ведь часть жизни. А ты действительно часть моей жизни. Поэтому для меня любовь – это ты. 

- Давай поженимся! – окрыленный такими словами, предложил Ртищев. 

- Нет! Для дела лучше, когда мы помогаем друг другу, не афишируя совместные дела наших банков, опирающиеся на твою со мной связь. Давай увеличим лет за пять наши капиталы вдвое, втрое, а потом примем решение. 

Любовники забыли о времени, и только к полуночи Ртищев вспомнил об Ольге. 

- Уж не боишься ли ты, что Ольгу совратит Ксавье? – усмехнулась Франсуаза.

-         Она просто может обидеться. 

- А я обижусь, если ты сейчас уйдешь от меня! Выбирай! 

          В середине следующего дня семейные пары снова встретились. Хотя Ольга не сомкнула глаз, ожидая мужа, выглядела она хорошо. 

          - Так было нужно для нашего банка! – заверил Ртищев Ольгу. – А сейчас нас снова ждут в ресторане. 

          - Ты спал с ней? – подняла на мужа Ольга свои прекрасные глаза, из которых упало по слезинке. 

          - Привыкай, дорогая! Это часть моего бизнеса, такой секс укрепляет деловое доверие. 

          - Мне тоже нужно переспать с Онэ? – то ли испугалась, то ли пошутила Ольга. 

          - О, нет, Ксавье – пустышка. Все деньги у Франсуазы. Банк создавали и укрепляли три поколения ее предков. И это было совсем не просто! 

          - Так женись на ней и отпусти меня с миром! Вы так подходите друг другу: сильные и раскованные, без предрассудков. 

          - Дорогая, пять лет мы будем вместе. А потом посмотрим. 

-         А если потребую развода сейчас? 

-         Хочешь снова стать нищей? 

-         Я не была нищей! – возмутилась Ольга.

-         Ну, бедной.

-         Я хочу вернуться в прошлое.

-    Ничего не получится.  Ты уже слишком много знаешь о моем банке. Не могу тебя отпустить!

-         Убьешь?!

-   Это ты сказала, а не я. Да будет воля твоя, при необходимости, исполнена! 

          Неожиданно для Ртищева Ольга перестала плакать и даже, смотрясь в зеркало, аккуратно вытерла веки.

-         Пойдем к твоим французам!

-         Ты смирилась?! – удивился Ртищев.

-         Да, но лишь на пять лет!

 

4.

          После прибытия из Франции Ольгу словно подменили: на ее прежнюю гордую замкнутость наложилась строгая деловитость. Она просиживала на работе допоздна и старалась вникнуть во все дела. Ее математический ум позволил разобраться в сути банковского дела, поэтому исходящие от нее деловые предложения постепенно начали приносить существенную прибыль. Ртищева вполне устраивало такое изменение поведения жены, но вдруг оказалось, что ее усталость за день не позволяла успешно заниматься сексом. Вначале он пытался воздействовать на супругу, несколько раз сознательно ее изнасиловал, но быстро привык к половому безразличию Ольги. Чтобы Ольга не забывала, кто в доме хозяин, раз в неделю Олег Всеволодович обладал женой в какой-либо извращенной форме. Однако Ольга не возмущалась.

          - Скажи, что тебе понравилось! – требовал Ртищев.   

- Мне понравилось! - спокойно отвечала Ольга.

- Значит, тебе нравится насилие?! – возмущался Олег Всеволодович. – Ты мазохистка?

-         Насилия не было!

-         Но ты же ничего не чувствовала!

-         Олег, я все чувствовала, и мне было хорошо.

-         В самом деле?

-         Да!

Успокоенный Ртищев задавал каверзный вопрос: 

-         Не хочешь ли ты еще?

-         Твоя воля, ты мой муж, можно и еще.

Умиротворенный Ртищев переставал приставать, а Ольга шла в ванную и долго лежала в теплой воде, иногда помимо воли всхлипывая.

Банк Ртищева рос, словно на дрожжах. Олег Всеволодович занимался наиболее рискованными финансовыми операциями. Поучая жену, он говорил:

- Это десятилетие, даже пятилетие, есть период становления гигантских российских капиталов. Кто смел, тот и съел. А мы с тобой смелые и станем очень богатыми.

Министерство финансов для выкачивания внутренних ресурсов в моменты уменьшения поступления налогов заставляло частные банки приобретать государственные казначейские обязательства. Хотя официально такие облигации с высокими процентами должны были погашаться с получением прибыли, на практике правительство вместо  выплаты денег предлагало прежним покупателям приобретать билеты уже новых займов, специально выпущенных для поддержания старых. Умный Ртищев делал на этом большие деньги. Поскольку у многих банков в результате такого насильственного ограбления зависали крупные суммы, он легко скупал у них облигации по заниженной цене, а через Франсуазу де Нодье продавал по завышенной стоимости иностранным инвесторам. Когда наступал день выплаты процентов по этим ценным российским бумагам, их министерству финансов России предъявляли не русские банки, которых можно было продолжать и дальше насиловать новыми бумажками, а западные инвесторы, с которыми государство, скрипя сердце,  поневоле должно было расплачиваться в срок.

Иногда Ртищев думал, что Франсуаза вовсе его не любит, а просто в момент первой встречи предугадала всю выгодность деловой стыковки русского и французского банков, находящихся на обочине финансового мира, но стремящихся к быстрому росту любыми путями.

Денег становилось так много, что Ртищев дополнительно создал инвестиционную компанию "Ольга". Ольга, ставшая номинально первым лицом, вынуждена была заниматься многообещающими проектами мужа. Весьма удачно пошло дело с размещением по России бензоколонок. В Германии началась повсеместная замена на основании закона об охране окружающей среды старых бензоколонок на новые, экологически более приемлемые. Скупая по дешевке морально устаревшие, но годные к работе, немецкие бензоколонки, которые осторожно демонтировались, Ртищевы их устанавливали в тех областях России, с губернаторами которых нашли общий язык.  Взятки считались регулярными и добровольными предпринимательскими благотворительными отчислениями на социальные нужды регионов. Сидя за столом переговоров с руководителем области или республики, Ольга удивлялась, с какой охотой высокий чиновник предлагал лучшие места для размещения бензоколонок. Хотя на самом деле в этом не было ничего странного, альтруистического, ведь чем успешнее будет работать бензоколонка, тем больше денег получит губернатор, имевший собственный процент от дохода.

Бывали случаи, когда местные руководители предлагали ставить бензоколонку Ртищевых рядом с уже давно хорошо функционирующей, но принадлежащей такому владельцу, который не делился доходами с администрацией. В первый раз Ольга округлила глаза:

- Зачем так делать? Упадут же доходы у старой бензоколонки, да и наша не будет работать в полную силу.

Губернатор улыбнулся:

- Не волнуйтесь! Вы, главное, поставьте свою бензоколонку, а старая может и… сгореть. Например, молния ударит. У нас часто бывают сильные грозы.

 

5.

Под постоянным давлением Ртищева Франсуаза де Нодье определила четкий срок их вступления в брак – январь 1999 года. Поэтому бракоразводные процедуры у обеих семейных пар должны были начаться в сентябре 1998 года. Олег Всеволодович попытался приставать к жене все больше и больше, осознавая, что после женитьбы Франсуаза потребует от него полной верности. Он по-своему любил Ольгу и был привязан к ней, как учитель к покорной ученице, отдавшей свою жизнь на благо дело учителя.

Ольга же, как ни странно, от каждого акта полового насилия становилась все сильнее и сильнее духом и волей.

- Неужели он не понимает, - думала она, - что я своим смирением отбираю у него силы?

Планы Франсуазы де Нодье и Ртищева перечеркнул финансовый кризис, разразившийся в России в августе 1998 года. Вкладчики банка "Московские деньги", как и других банков, толпами бросились забирать свои сбережения. Поскольку в банке Ртищева активы  всегда были на очень низком уровне – все средства находились в выгодном обороте, он был вынужден в первый же день кризиса прекратить выплаты. Несколько крупных клиентов, принадлежащих к теневому, даже уголовному бизнесу, потребовали от Ртищева безусловного возврата денег в наикротчайший срок. Тогда Олег Всеволодович от беды улетел во Францию. Франсуаза де Нодье посоветовала переждать:

- Чем ты рискуешь, милый? За месяц ситуация прояснится, курс рубля выровняется, тогда и вернешь деньги, конечно, с потерей для клиентов и выгодой для себя.

-         Меня могут убить!

-         Здесь, во Франции, тебя никто не тронет.

-         Тогда убьют Ольгу!

Франсуаза рассмеялась:

-         Значит, выйду замуж за вдовца!

Ртищев вдруг догадался, что француженка его переиграла. Он думал, что слова об его возможной смерти заставят Франсуазу самой предложить расплатиться с московскими долгами через "Нодье банк", но упоминание имени Ольги все спутало. Франсуаза теперь имела право отказать в финансовой помощи как бы из чувства ревности. Поэтому Ртищев не решился просить о содействии.

 

6.

Из-за внезапного отъезда мужа на Ольгу Владимировну Ртищеву свалились чрезмерно возросшие заботы о функционировании банка,  инвестиционной компании и нескольких побочных фирм. Только она теперь имела право подписи финансовых документов, а также - главный бухгалтер.

Плохие отношения Ольги с главным бухгалтером банка, самодовольной пятидесятилетней матроной, с исчезновением Ртищева еще резче обострились. Когда главбух отказалась зафиксировать первую же бумагу для срочной выплаты банковского долга, ссылаясь на неизвестность мнения отсутствующего президента банка, Ольга в сердцах ее тут же уволила, отстранив от работы, и уже к вечеру через нотариат подписью главбуха стал обладать тридцатилетний клерк, исполнявший до того должность заместителя руководителя планового отдела.

Такой поступок Ольги Ртищевой сразу же поднял банковскую дисциплину, и теперь ее указания выполнялись беспрекословно. Начав выплачивать деньги мелким вкладчикам, в первую очередь, организациям, которых дефолт сделал нищими, Ольга несколько сняла напряжение вокруг банка. Она постоянно принимала посетителей и всем обещала вернуть сбережения, прося, хотя бы немного подождать. Ее деловое обаяние успокаивало людей, многие уходили от нее умиротворенными.

Михаил Ефимович Тупик был известен Ольге давно. Через него Ртищев обратился к водочному производству и даже купил два завода. Тупик всегда уважительно обращался к Ольге по имени-отчеству. На этот раз он весьма спокойно сказал:

- Оля, у Олега весьма большие неприятности!

Ольга сразу поняла, что случилось нечто ужасное.

-         Что произошло, Михаил Ефимович?

Тяжело вздохнув, обладавший одышкой из-за тучного тела, Тупик скривил губы:

- Олег обманул нас, а так с друзьями не поступают. Вначале мы решили отправить во Францию твою отрезанную голову, но потом поняли, что он и сучка Нодье только обрадуются. Оля, позвони мужу и скажи, что он уже мертв. А теперь подумай, как нам вернуть наши деньги.

-         Я верну! – сказала Ольга, цепенея.

-         Знаю, что вернешь, но хотелось бы поскорее.

Когда Тупик ушел, Ольга разрыдалась. Она плакала бы больше, но секретарша по местному телефону сообщила, что прибыл курьер из министерства финансов, который может передать пакет только в руки руководителя банка.  Вскрыв тонкий большой конверт, Ольга обнаружила письмо от заместителя министра, в котором Ртищеву предлагалось срочно явиться в министерство. Позвонив в Марсель, Ольга зачитала мужу содержание письма.

- Он так и пишет, что необходима немедленная встреча с ним? – спросил Ртищев.

-         Да!

-         А это не уловка моих врагов?

- Наверное, нет. Ведь письмо было доставлено министерским курьером.

- Хорошо, я подумаю, - подвел итог разговору банкир и бросил трубку, даже не попрощавшись.

Умный Ртищев на следующий день прилетел не в Москву, а в Киев, оттуда перелетел в Санкт-Петербург и уже по железной дороге добрался до столицы. Переночевав у одного из близких друзей, он с утра позвонил в министерство финансов и сказал, что появится в одиннадцать часов. Когда Ртищев подошел к милиционеру у главного входа, тот сообщил, что заявка на Ртищева находится в бюро пропусков. Олег Всеволодович немного удивился, раньше его немедленно пропускали в здание, но все же безропотно решил обойти дом, относя новые порядки к случившемуся дефолту. Когда он повернул за угол, идущий навстречу человек несколько раз выстрелил из бесшумного пистолета в грудь банкира, а после падения Ртищева и в голову. Затем убийца перебежал через поток транспорта на другую сторону улицы и смешался с толпой.

 

7.

Смерть мужа, убийство которого в принципе ожидалось, все равно сильно потрясла Ольгу. К ее изумлению, на похороны прилетала Франсуаза де Нодье, попытавшаяся всеми возможностями наладить хорошие деловые отношения с Ртищевой. Так, Франсуаза предложила Ольге малопроцентный, фактически дружеский кредит для погашения срочных долгов. Ольга подумала и согласилась.

Когда Ртищева выплатила задолженность группе Михаила Ефимовича Тупика, последний тут же позвонил и похвалил:

- Ольга Владимировна, вы прелесть! Если не возражаете, мы снова будем держать часть наших денег в вашем банке?!

Ольга не возражала. Она сама удивилась тому, что вовсе не желает, распродав все и получив весьма большой капитал, удалиться от дел. Наоборот, ей захотелось еще более развить свою финансовую вотчину.

Напористость, математический ум и деловая хватка Ртищевой позволили ее банку, одному из первых, не только восстановить прежние возможности, но и нарастить новые мускулы. В отличие от мужа, который не хотел из-за лишних хлопот иметь дела с мелкими вкладчиками – физическими лицами, ориентируясь лишь на компании, Ольга начала открывать филиалы банка в тех областях России, где хорошо шли и другие ее дела. Тем самым, во-первых,  выручка от бензоколонок, спиртзаводов и других производств попадала непосредственно цивилизованным образом в банк без полулегального перемещения наличных денег, а, во-вторых, параллельно легко заимствовались местные финансовые ресурсы. Успех рождал успех, и дело Ольги росло.

Но не знала Ольга, что в общем духе - пространстве взаимодействий, у ее подобий в других цивилизациях была иная, всеведенческая судьба. Обратив свой          логический ум в финансовую сферу, она здесь, на Земле, тем самым задавила собственную духовность, и начавшаяся дегармонизация сознания плоти, духа и души обусловили болезнь тела в виде весьма рано  начавшегося климакса.

Вначале возникло постоянное дискомфортное состояние. Ольга правильно связала его с началом нерегулярных менструальных циклов, что для тридцати шести лет было странно. Такое поведение организма она объяснила себе отсутствием половой связи с мужчиной и с головой еще более окунулась в работу.

Затем нарушилась прежняя нормальная система сна. Не отдохнув хорошо ночью, Ольга стала с трудом выдерживать рабочий ритм дневной жизни. Измотанная к вечеру, она иногда неожиданно засыпала, сидя за столом в кабинете. Если сны наступали, то уже всегда беспокойные. Но самое страшное состояло в появлении головных болей. Ей казалось, что голову сковывал тугой обруч, тяжело давивший на макушку. Голова виделась в такие моменты совершенно чужой, инородной, даже ненужной. На какой-то период головные боли исчезали, но при стрессе появлялись новые.

Наконец на циклические головные боли наложились и другие, начинающиеся в верхней части шеи. Эти боли неожиданно возникали и исчезали в любое время. Но ужаснее всего, что появилась и мигрень, когда боль захватывала одну половину головы.

Перед мигренью в ушах начинался шум, казалось, что голову обдувает ветер. Часто мигрень сопровождалась тошнотой и рвотой. Пугало Ольгу и то, что после мигрени глазное яблоко с больной стороны головы воспалялось и становилось болезненным. Бывали у Ольги и звон в ушах, и мушки в глазах. Особо страшило ее потеря равновесия, при которой приходилось сползать на пол по стене.

Врачи, не понимая истинной болезни Ольги, обусловленной угнетением духовного тела женщины, выписывали море лекарств, которые не только не помогали, но провоцировали новые боли. Помня, что ее мать умерла от побочного действия медикаментов, приведших к лейкемии, Ртищева отказалась от их приема. Даже хорошие французские вина, присылаемые Франсуазой,  помогали своими витаминами лишь на первой стадии болезни.

 

8.

В один из дней весны 2001 года очень сильная головная боль захватила Ольгу в тот момент, когда ее отвозили из банка домой. Сопутствующая тошнота оказалась столь сильной, что Ольга приказала остановить автомобиль. Указав охраннику, чтобы он оставался с водителем, Ртищева с трудом вылезла из машины и сделала несколько шагов. Небольшой скверик был пуст, не считая мужчины, который сидел на ближайшей скамейке и читал газету. Рвотные движения заставили женщину согнуться. Не в силах уже стоять, она плюхнулась около мужчины, лицо которого даже не видела, и вдруг головная боль отступила.

Обрадованная Ольга поднялась и сделала два шага к "Мерседесу". В ту же секунду голова раскололась так, словно в нее со всего размаха вошел топор. Когда она снова присела на лавочку, боль исчезла. Немного передохнув, Ртищева захотела вернуться к машине, но боль возобновилась и, казалось, была еще сильнее. Отпрыгнув резко к скамейке и удобно расположившись на ней, Ольга убедилась, что боль опять испарилась.

- В чем причина такого явления? – задумалась она. – Конечно, дело не в скамейке. Но в чем? Скорее всего, в присутствии человеческого тела – мужчины. Значит,  он, неведомый чудотворец, обладает каким-то особым биополем, снимающим мою головную боль.

          Ртищева постаралась незаметно рассмотреть своего соседа. Это был добрый на вид сорокалетний очкарик с круглым лицом, короткой, но густой бородой во весь подбородок, и прямым чувственным носом. Ольге был виден лишь его профиль. Она обратила внимание на большое ухо, более высокое, чем бровь, что свидетельствовало об уме, и на усы, переходящие в бороду за уголками твердого рта. Мужчина с таким увлечением читал газету, что, наверное, не замечал происходящего вокруг него.

          Впервые в жизни Ольга была вынуждена первой начать знакомство с представителем противоположного пола на улице.

          - Вы по виду такой умный, - сказала она, скрывая смущение, - что хочется поговорить с вами.

          Сосед по скамейке, нисколько не удивляясь, повернул в сторону Ртищевой лицо, и она обомлела от его пронизывающих насквозь и казавшихся бездонными карих глаз.

          - О чем вы хотите поговорить со мной? – участливо спросил он. – Вам, наверное, плохо.

-         Откуда вы знаете, что мне нехорошо?

- Вы вылезли из машины, и вас чуть не вырвало. Наверное, просто укатались.

-         Вы все видели?!

-         Да!

-         Меня зовут Ольгой Владимировной.

- Дмитрий Николаевич Коршунов, - более официально представился мужчина.

- Какая у вас многозначительная фамилия. Уж не коршун ли вы в жизни?

- Не знаю, не мне судить, но не стараюсь кого-либо обидеть.

- Да, вы добрый, - согласилась Ольга и тут же предложила, - давайте вместе поужинаем. Хотите в ресторане, хотите у меня дома.

- К сожалению, не смогу. Ко мне должен прийти друг. Как раз жду его сейчас. А мой дом – вот он.

Коршунов показал на десятиэтажное кирпичное здание.

- Ваш друг – женщина? – спросила Ольга, чувствуя, как ее сердце забилось, словно пташка в сети птицелова.

- Нет! – понимающе усмехнулся Коршунов. – Мой друг мужчина, только очень молодой. Учу его жизни.

- А можно и мне присутствовать при вашей беседе?

Коршунов опять хмыкнул:

- Тогда вам придется отпустить водителя и охранника. Они уже все глаза проглядели, не одобряя ваших действий.

- Сейчас отпущу, - легко согласилась Ольга. – Но только вы возьмите меня под руку.

Пока они шли к "Мерседесу", головная боль не возникла. Поэтому Ртищева окончательно уверилась, что все дело в биополе Коршунова.

- Встретила своего друга, - высокомерно сказала Ольга одновременно охраннику и водителю, - поэтому вас отпускаю домой. В случае необходимости позвоню. Затем она забрала из салона сумочку и кожаную папку с деловыми бумагами. Когда машина, рванув с места, унеслась прочь, Коршунов пристально посмотрел в женские глаза:

- Чувствую, вы делаете какой-то эксперимент надо мной. Может, расскажете, какой?

- А если влюбилась в вас с первого взгляда? – поневоле выбрала шутливый тон Ольга, чтобы не проговориться. – Что тогда?!

- А если я тоже влюбился в вас с первого взгляда? Что тогда?! – повторил ее слова Коршунов, поддержав юмор новой знакомой.

- Тогда будем вместе! – смогла выдохнуть Ртищева затаенную мысль, которая, наконец, сформировалась в ее мозгу.

- Сознайтесь, Ольга Владимировна, что вы заключили с кем-то пари на то, что окрутите первого попавшегося мужчину.

- А если это так, – решила подыграть Коршунову Ольга, - то вы мне не поможете?

- Все же разгадаю вашу тайну! – твердо заявил Дмитрий Николаевич и затем призывно махнул рукой восемнадцатилетнему юноше, который уже несколько секунд наблюдал за ними, но не решался подойти.

Юношу звали Виталием. У него было весьма простодушное лицо с наивными голубыми глазами.

 

9.

В квартире Коршунова, когда, оставив гостей в большой комнате, Дмитрий Николаевич вышел на кухню, чтобы приготовить чай, Ольга снова почувствовала мерзкую, противную боль, теперь уже не в левом, а правом виске. Она догадалась, что Коршунов способен воздействовать на нее примерно на расстоянии вытянутой руки и чуть более. Чтобы не терпеть боли, Ртищева пошла на кухню и вблизи хозяина квартиры вновь ощутила себя здоровой.

- Могу помочь вам чем-либо? – оправдала она свое появление заданным вопросом.

Коршунов очень внимательно взглянул на нее и уверенно заявил:

- Вы что-то не договариваете, Ольга Владимировна! Вы словно хотите знать все мои действия?! Не бойтесь, ничего не подсыплю вам в чашку.

- Я не боюсь. Я, в самом деле, хотела помочь.

- Тогда заварите чай, как только вода закипит, а я начну занятия с Виталием. Он может находиться у меня только до девяти вечера. Потом ему придется почти два часа ехать до дома.

Поняв, что, когда Коршунов покинет кухню, у нее снова невыносимо разболится голова, Ольга нервно схватила мужчину за руку:

- О, не уходите! Мне нужно с вами поговорить.

- Слушаю вас. Да вы садитесь. В ногах правды нет. И я заодно присяду.

- Я заключила смешное пари на очень большую сумму, что до утра найду мужчину, который в течение месяца не будет отходить от меня на расстояние, большее вытянутой руки. Подумала, что вы согласитесь сыграть такую роль.

- Вы зря такого обо мне мнения! - пожал плечами Коршунов. – Вам следует нанять на улице любого бомжа, приодеть, причесать – он вам и поможет выиграть глупое пари.

- Заплачу вам десять тысяч долларов! – предложила Ольга, почти уверенная, что хозяин непритязательной квартиры согласится.

Коршунов вскинул брови от изумления, но природная гордость, выразившаяся в нежелании получить какие-то деньги от непонятной женщины и быть ей чем-то обязанным, заставила его отказаться. Свой отказ он смог выразить в необидной, даже полушутливой форме:

- И за сто тысяч не соглашусь!

Сказав так, мужчина был уверен, что вопрос сразу отпадет. Для него сто тысяч долларов были запредельной суммой. Когда два года назад умер отец, вскоре и мать, и Коршунов поневоле стал наследником их рублевых накоплений за всю жизнь в сбербанке, то получилась при обмене всего тысяча долларов.

Ртищева внимательно посмотрела на Коршунова. Она, конечно, поняла, что для этого человека большие деньги не играют никакой роли в силу непонимания им их значения. Просто он не был в состоянии соотнести их с собственной жизнью. Нечто подобное иногда имело место при работе с нужным госчиновником, который, получив высокую должность, еще не умел брать крупные взятки.

Ольга представила себе, что, если предложит Коршунову сто десять тысяч, сто пятьдесят тысяч и даже двести тысяч, он все равно откажется. Может отказаться и от пятисот тысяч. Все дело в возникшей отрицательной ассоциации со словом "тысяча". Нет, торговаться нельзя. Опасно. Так можно его унизить. Мужчину следует "убить" чем-то наповал. Для чего нужно сразу предложить миллион. Конечно, это очень много для такого нищего, но ведь она в неделю получает личную прибыль в миллион долларов. Отдавать жалко. Однако зато месяц не будет болеть голова, а при свежем мозге она дополнительно заработает гораздо больше, чем сейчас отдаст.

Выдержав паузу, ощущая сильное биение сердца, Ртищева заявила:

- Дмитрий Николаевич, я, президент банка "Московские деньги", готова заплатить вам миллион долларов.

Лицо Коршунова приняло странный вид. От сильного удивления нижняя челюсть выпятилась вперед, от чего рот смешно приоткрылся. В тот же момент очки сами собой не только съехали на кончик носа, но и, соскочив с него, оказались подхваченными мужскими губами, поскольку удачно приземлились на верхнюю оттопыренную их часть. Перед тем, как надеть очки снова, Коршунов вынужден был протереть стекла платком. Секунды безмолвия позволили ему взглянуть на ситуацию более трезво. Было очевидно, что незнакомка действительно готова расстаться с миллионом долларов. Возможно, это каприз банкирши. Ну, и что! Тот же Марк Твен описал историю о банковском билете в миллион фунтов стерлингов, переданном постороннему человеку. Возможно с ним, Коршуновым, происходит нечто подобное. В конце концов, не так уж трудно тридцать дней не отходить от внешне приятной женщины. Если предположить, что его просто разыгрывают, то нужно прямо сейчас потребовать выплату аванса. Скажем, сто тысяч. Нет, лучше пятьсот тысяч.

- Соглашусь, если вы сразу выплатите аванс в пятьсот тысяч долларов, - заявил Коршунов, удивляясь тому, что уже не хотел бы получить отказ.

- Вы правильно поступили­­!­­ – одобрила слова Коршунова Ольга. – Договор вступает в силу немедленно. Когда завтра утром придем в банк, на ваше имя будет открыт счет в полмиллиона долларов. Но предупреждаю, вам придется в оговоренный месяц постоянно быть около меня, даже провести со мной неделю во Франции и в других местах, если потребуется.

- Еще одно условие с моей стороны, - спокойно заявил Дмитрий Николаевич, - через месяц вы сообщите мне свою тайну. Не очень верю в ваше странное пари и хочу узнать настоящую причину.

- Ладно, - согласилась Ольга, - пусть будет так.

 

10.

Затем троица расположилась за столом в большой комнате. Попивая чай, Коршунов начал рассказывать Виталию о всеведении. Ольга тут же навострила уши. Тема оказалась для нее весьма интересной.

 - Когда в Европе началось так называемое великое переселение народов, то, как ты думаешь, Виталий, какими новыми свойствами должны были обладать потомки переселенцев, захвативших определенную местность? – спросил Коршунов ученика.

Виталий засмущался и заерзал на стуле:

- Не знаю. Наверное, должна была повлиять сама местность.

-         Но как? – снова задал вопрос Коршунов.

-         Наверное, своим климатом.

-         А чем еще?

-         Не знаю. Может, горами или равнинами.

- Плохо же ты усваиваешь всеведение. Европа представляет собой гигантскую сущеформу, ячейки которой строго соответствуют структуре и способностям вселенского континуума сознания. Так, немцам, Германии, досталась ячейка Разума, французам – Чувства, русским – Веры. А теперь опиши свойства этих народов.

Виталий окончательно смутился и жалобно попросил:

- Дмитрий Николаевич, можно сегодня не буду отвечать? Можно поеду домой?

Ртищева и Коршунов, улыбаясь, понимающе переглянулись. Было ясно, что юноша стеснялся присутствия посторонней женщины.

- Хорошо, можешь идти, - разрешил   Коршунов, - и сам захлопни за собой дверь.

Когда шум в прихожей затих, мужчина горестно вздохнул.

- Что-то не так? – заинтересовалась Ольга.

- Открою вам тайну: Виталий - мой сын, но даже об этом не подозревает. Когда я учился на физфаке, то любил одну девушку. Она перед окончанием университета забеременела, а я предложил ей сделать аборт. Тогда Лена сразу вышла замуж за моего лучшего друга. Ни Геннадий, ни Виталий ничего не знают. Зачем вам это рассказываю? Сам не пойму. Но вот из-за Виталия уже не смог жениться ни на ком.

- А вы предлагали Лене развестись и снова сойтись с вами? – сочувственно спросила Ольга.

- Нет, конечно. Это бесполезно. За ошибки в молодости приходится расплачиваться всю оставшуюся жизнь. Хорошо уже то, что Лена не запрещает нам видеться… Кстати, мне нужно позвонить моей подруге. Она захочет встретиться, предложит, чтобы я к ней приехал. Как быть? Если не скажу, что еду к ней, она удивится, захочет сама приехать сюда.

Лицо Ртищевой стало пунцовым.

- Вы не можете потерпеть месяц?

- За миллион долларов, конечно, могу, но не хотелось бы обижать хорошую женщину. Она подумает, что у меня появилась другая. А я не умею обижать близких людей.

- Позвоните ей и скажите, что вам предложили должность председателя совета директоров банка "Московские деньги" с месячным испытательным сроком. Поэтому этот месяц будет перегружен для вас.

- А она ответит, что ночью-то я свободен, и что лучше спать вдвоем, чем одному.

- А вы скажите, что ужасно устаете, и если не выспитесь один, то будете днем клевать носом. Думаю, она вас поймет  и простит, особенно, коли любит.

- В том-то и дело, что она меня не любит душой, однако, конечно, жаждет телом. Поэтому такие доводы ее не проймут.

Немного задумавшись, Ольга предложила:

- Давайте сейчас поедем ко мне, а завтра пошлете к ней курьера с письмом, что не будете в Москве месяц.

- А это, в самом деле, выход, - согласился Коршунов. - Ведь Наташа способна явиться ко мне и без предварительного телефонного звонка. Она достаточно ревнива.

Вызвав машину по сотовой связи, Ольга вначале хотела напомнить мужчине, чтобы он взял с собой необходимые личные вещи от зубной щетки до сменной рубашки и белья, но потом прикусила язык. Лучше купить ему все новое, модное, дорогое, подходящее для одного из руководителей успешного банка.

 

11.

Ольга Владимировна Ртищева жила в гигантской квартире, представляющей собой по современной архитектурной терминологии "особняк на крыше". Над обычным многоквартирным кирпичным домом было возведено отдельное меньшее по площади строение в два этажа с пентхаусом, которое имело собственный лифт. Приобретение этих хором обошлось сметливому Ртищеву бесплатно, поскольку после возведения надстройки, половину площади он продал одному из нефтяных русских магнатов за затратную стоимость сооружения и отчисления в пользу мэрии.

Двадцать первого апреля 2001 года в день знакомства Ртищевой и Коршунова в Москве было тепло, почти 20 градусов, и Дмитрий Николаевич был одет в синие джинсы, клетчатую рубашку и финскую легкую курточку сине-белого цвета (синий низ, белый верх) со стоячим воротником и нашитыми на белую часть ткани красными тонкими шнурами параллельно поясу.

Ольга Ртищева мысленно попыталась представить себе, во что она оденет завтра, в воскресенье, странного, даже удивительного мужчину. В этот момент ей захотелось сходить по малой нужде. Конечно, она могла, оставив Коршунова в одной из комнат, пройти в туалет, которых было два, но тут же вспомнила, что в таком случае начнется ужасная головная боль на период их разлуки, пусть и короткий. В конце концов, миллион долларов, который она отдаст, стоит того, чтобы не очень церемониться с Коршуновым.

Показывая Дмитрию Николаевичу свою квартиру, Ольга сознательно подвела его к туалету, открыла дверь и сказала:

- Как видите, туалет достаточно вместительный. Покойный муж специально сделал его таким. Очень любил простор и воздух. Заходите и отвернитесь. А мне нужно кое-что совершить.

- Неужели вы действительно настаиваете на том, чтобы мы не отходили друг от друга даже в моменты купания и отправления естественных потребностей?! – возмутился Коршунов.

- К сожалению, да!

– Ну, хорошо, - смирился мужчина, - а потом отвернетесь вы.

Как Ртищева, так и Коршунов, старались, чтобы струйка воды была бесшумной или, хотя бы, производила как можно меньше шума, но с непривычки это не удавалось. По периоду времени, который использовала Ольга, Коршунов понял, что она перетерпела, и подумал, бедненькая, могла и у меня дома все совершить.

Данная таинственная совместная процедура их сблизила настолько, что Ольга сразу же захотела принять ванну.

– Возьмите какую-нибудь книгу, - предложила она Коршунову, - и посидите спиной к ванне, пока не вымоюсь.

– А где у вас стоят книги по философии?

В библиотеке Дмитрий Николаевич взял том Гельвеция с трактатом «Об уме».

– И я люблю это сочинение, - заметила Ольга.

– А я не смог купить эту книгу, - с сожалением сказал Коршунов, - поэтому приходится читать ее в библиотеке.

– О, я подарю вам! - обрадовалась Ртищева.

– В самом деле? Буду счастлив. Мне бы еще карандашик, чтобы делать пометки, когда начну читать.

В ванной Коршунов сразу погрузился в книгу, отчего Ольга немного расстроилась. Выходило, что ее прелести совершенно не интересуют мужчину, который ей все более нравился. Он даже не подглядывал за ней через зеркальные стены.

Окунувшись в пенную воду, Ольга попросила:

– Почитайте мне, пожалуйста, вслух.

Очнувшись от собственных мыслей, мужчина переспросил:

– Что вы сказали?

Ольга повторила просьбу.

Коршунов неожиданно для нее возмутился:

– Я не ваш раб, Ольга Владимировна. Читать книги или тереть спину вам не буду. По договору мы находимся вместе, но каждый занимается своим делом.

У Ольги от обиды невольно сморщилось лицо, но она взяла себя в руки:

– Вы совершенно правы, Дмитрий Николаевич! Извините меня!

– Да, ладно. Наверное, погорячился. Простите! Коли мы уже попали в такую историю, то давайте максимально используем предоставленные возможности в интересах обоих. Например, потру вам спину, а потом вы мне. Ваш муж тер вам спину?

– Нет, не тер.

– А почему?

– Не знаю.

– А я всегда тру Наташе спину, а она мне. Это очень сближает.

– Возможно.

– Так потереть вам спину?

– Даже не знаю. Вы тогда увидите меня голой.

– Но лишь со спины, а это позволяется.

– Но кругом зеркала. Так что вы невольно увидите меня всю.

– Я хотел, как лучше. Хотел вам помочь.

– Спасибо, но не могу. Меня что-то сдерживает. А вот вам могу потереть спину, если вы останетесь в плавках.

Когда Ольга вымылась, надела халат, почистила и снова наполнила ванну, ее охватило сладостное чувство ожидания того момента, когда она коснется руками мужского тела. Вначале ей пришлось, в сою очередь, почитать Гельвеция, пока Коршунов нежился в горячей воде, но довольно скоро он намылил мочалку и протянул Ольге со словами:

– Буду вам весьма благодарен.

Мужское тело со спины оказалось широкоплечим и стройным, красивым на столько, что Ртищева смутилась и покраснела. Ее движения из-за нерешительности были очень нежны.

– А Наташа давит так, что кожу дерет,- заметил Коршунов, - даже приходится ей говорить, потише, потише. А вы так нежно трете, словно я маленький ребенок. Очень приятное чувство.

– Вы хотите сильнее? - с придыханием спросила Ольга.

– Делайте, как вам удобнее.

– А как лучше вам? Может, все же посильнее.

– Можно и посильнее.

Эти дополнительные усилия ввели женщину в необычную истому. Не выдержав, она бросила мочалку в воду:

– Ну, все, вы уже чистый.

– Очень благодарю вас!

 

12.

Потом они сели ужинать. Ольга вытаскивала из холодильника уже готовые блюда, разогревая некоторые в микроволновой печи.

– У вас есть собственный повар! - сообразил Коршунов.

– Да, есть, но он обслуживает не только меня, но и ведущих сотрудников в самом банке… Скажите, Дмитрий Николаевич, чем вы занимаетесь, где работаете? Нам же нужно в течение оговоренного месяца учесть и ваши интересы.

– Работаю ректором университета всеведения. Только у нас нет своего помещения, и поэтому используем заочную форму обучения.

– Много у вас студентов?

– Около сотни человек. Наш университет официально не зарегистрирован. Это принципиально не возможно. У нас преподается всеведение, которое не признается Минвузом учебным курсом. Парадокс состоит в том, что современное высшее образование по своей сути ложно. Только всеведение дает истинную образованность, соответствующую развитию вселенского сознания.

Ртищева догадалась, что сидящий напротив нее мужчина будет еще долго разглагольствовать о любимом предмете. Хотя тема о всеведении была ей интересна, она слушала вполуха, автоматически поглощая пищу и, думая о том, что они вынужденно лягут в одну постель, но, конечно, под разными одеялами. А как она будет реагировать, если мужчина попытается овладеть ею? От такой мысли внизу живота началось давно не испытываемое возбуждение.

– Да вы не слушаете меня! - донеслись до нее слова Коршунова. – По вашему виду, вы находитесь в мыслях где-то далеко. Извините, что заговорил вас.

– Я действительно задумалась, - призналась Ольга.

Когда они легли в одну постель под разными одеялами, Коршунов закрыв глаза, вдруг увидел перед собой обнаженное тело соседки. Видение было столь впечатляющим и сладким, что он понял о реальном начале своей неотвратимой влюбленности в банкиршу. Не распускайся, говорил один голос, видимо, сознания духа, как решил Коршунов, а другой – голос сознания плоти - предложил именно сейчас отдать назад Ртищевой обещанный ею миллион за одну ночь любви.  А почему именно одну ночь? - спросил духовный голос. Раздели миллион долларов на тридцать дней вашего совместного существования, получится тридцать три тысячи триста тридцать три доллара. Вот и предложи их ей за эту ночь.

– Ольга Владимировна, - тихо обратился Коршунов к соседке по постели, - я разделил миллион долларов на тридцать дней и предлагаю вам за каждую ночь нашей совместной любви тридцать три тысячи долларов. Если вы сейчас согласитесь отдаться мне, то можете вычесть такую сумму из вашего долга.

Ольга не только не рассердилась, а даже развеселилась, поскольку то, что ее мучило, сразу прояснилось, стало открытым.

– Была уверена, что вы начнете физически приставать ко мне и, сознаюсь, приготовилась обороняться. Ваше же предложение успокоило меня, оно в какой-то степени даже тактично. Но, к сожалению для вас, я не продаю свое тело.

– А как же Ртищев? Вы же продали себя ему на корню!

– Совершенно верно: он купил меня целиком. Но больше не продаюсь! В этом нет необходимости.

– Тогда разрываю договор и уезжаю к Наташе! – вырвалось у Коршунова, мужское самолюбие которого было сильно задето.

Заявив так, Коршунов тут же вскочил с постели.

– Настоящий мужчина, а вы настоящий мужчина, не нарушает взятых на себя обязательств! - твердо заявила Ртищева. – Ложитесь рядом и постарайтесь уснуть.

Ноя не смогу уснуть. Вы меня возбуждаете. Все сильнее и сильнее влюбляюсь в вас.

– О любви мы сможем поговорить через тридцать дней. А пока наши отношения могут быть лишь сугубо деловыми.

 

13.

Когда Коршунов, наконец, уснул, он совсем забыл о Ртищевой. Под утро в забытьи он удивился, что Наташа лежала вдали от него, без соприкосновения плоти, хотя любила, чтобы они спали в обнимку. Поэтому он скользнул к женскому телу, обнял его, и тут же сильный сон заставил забыться.

Ольга открыла глаза, поскольку ей стало очень жарко. К ее удивлению, она лежала шеей на одной руке Коршунова, а другая мужская рука уютно устроилась между ее ног. Первым желанием было отбросить от себя постороннее туловище, но Ртищева вдруг осознала, что мужчина привык именно так спать с любовницей, что это произошло у него во сне само собой помимо осознанной воли. Коршунов дышал ей в плечо и волосы, а его нос касался самой кожи. От ритмичного мужского дыхания у Ртищевой сами собой закрылись глаза, и она впала в приятное забытьё, продолжая с удовольствием ощущать вес мужской кисти на своем лобке.

Пробудившись, Коршунов осознал произошедшее, получилось, что он нарушил запрет странной дамы. Лучше было не двигаться, а делать вид, что продолжает спать. Но не тут-то было.

– Вы уже проснулись? - спросила Ольга, почувствовав дрожь мужских пальцев.

– Да!

– Тогда будем вставать.

– Но сегодня воскресенье, можно спать полдня!- запротестовал Коршунов, которому хотелось и дальше ощущать близость Ртищевой.

– У меня и у вас много дел. Вначале нужно поехать в банк, чтобы передать вам полмиллиона. Потом следует подобрать одежду.

– А разве в воскресенье банк работает?

– Мой банк работает круглосуточно. Правда, не все подразделения. Например хранилище открыто всегда. Поэтому клиенты могут брать деньги и драгоценности в любое время, хоть ночью, хоть в воскресенье. После светского раута дамы могут возвращать в свои ячейки бриллианты, не боясь, что их похитят у них дома. Такие дополнительные услуги притягивают к банку дополнительные деньги. Кстати, если бы на ваше имя был открыт счет и положены полмиллиона, то банк должен был бы сообщить об этом в налоговую инспекцию. Вам пришлось бы заплатить большие налоги. Я же предоставлю вам ячейку в хранилище и передам полмиллиона наличными – это будет пятьдесят пачек. Вы закроете деньги в свой ящик и будете брать по мере необходимости… А теперь, Дмитрий Николаевич, уберите руку с моего живота, а то она стала слишком активной.

– Но рука действует помимо моей воли!

– Встаем, встаем! Вспомните о своем обещании не трогать меня.

– Но я не давал такого обещания.

– Наш договор это автоматически подразумевает.

– Ничего подобного. Заполняя соглашение, мы не оговорили наше поведение в постели.

В этот момент Ртищева решила сыграть ва-банк:

– Вы хотите прервать договор? Я готова.

– Нет, нет! - невольно испугался к ее удовольствию Коршунов. – Буду терпеть месяц.

 

14.

В банковском хранилище, разместив деньги в стальном номерном ящике, который стал теперь личным сейфом, Коршунов две пачки засунул в левый и правый боковые карманы куртки, которые закрывались на молнию. Он взял бы больше двадцати тысяч, но из неглубоких карманов джинсов пачки были бы видны.

Ртищева думала, что одежду они купят в одном из модных магазинов, но Коршунов заявил, что на вещевом рынке можно все приобрести гораздо дешевле. Ольга, пожав плечами, не стала спорить. Их к рынку подвезла дежурная банковская машина, и, взявшись за руки, чтобы не разминуться в толпе, они стали бродить вдоль рядов с развешенной одеждой. То, что нравилось Коршунову, постоянно вызывало у Ольги гримаску неодобрения. Кончилось тем, что он разозлившись, воскликнул с горяча: выбирай сама!

Ольге понравилось, что они так непринужденно, вскользь, перешли на «ты», и чтобы закрепить новые отношения, она тут же мгновенно поддержала как бы идею Коршунова:

– Хорошо, Дима, выберу тебе все сама, но, право, не здесь.

Они вышли  с рынка не к тому входу, к которому вначале подъехали, и Ольга по сотовому телефону сообщила водителю о месте своего нахождения. В этот момент проходящая мимо большая группа китайских торговцев с гигантскими сумками разлучила Ртищеву и Коршунова, и они оказались в нескольких шагах друг от друга. Дикая боль пронзила голову Ольги, причем настолько сильно, что она сжала ладонями виски. Увидев, что Ольге стало нехорошо, Коршунов, почти раскидывая китайцев, быстро к ней приблизился:

– Что с тобой, Оля?

Лицо Ртищевой порозовело, поскольку боль в присутствии ее индивидуального экстрасенса сразу прошла.

– Ничего особенного. Такое иногда бывает.

– Но что это было?

– Вспомнила о том, как убили мужа, вот и стало нехорошо.

– Ты его очень любила?

– И да, и нет. Он был полярен, двойственен, и мое отношение к нему было такое же.

В магазине одежды для Коршунова подобрали костюм, как ему показалось, темносинего цвета, который ему очень понравился. Пока Ольга и Дмитрий выбирали рубашки, галстуки и другие элементы, включая носки, брюки костюма внизу подшили в соответствии с ростом покупателя. Уже дома у Ольги, разворачивая костюм, чтобы его повесить на вешалку, Коршунов возмущенно закричал:

– Оля, смотри, костюм подменили. Мы выбрали темносинего цвета, а нам всучили черный. Не пойму, зачем они так сделали?!

Смеясь, Ольга объяснила недогадливому Коршунову, простодушие которого, однако, ей понравилось, что черный костюм казался в магазине темносиним из-за искусственного освещения.

– Взгляни, Дима, брюки уже подшиты по твоему росту, следовательно, именно этот костюм ты мерил.

– Мне никогда не нравились костюмы черного цвета, - не смог скрыть грусти от покупки Коршунов, - по мне, так они меня обманули.

– Но тебе очень идет черный цвет, и эти полоски так облагораживают ткань.

– Если тебе костюм нравится, буду его носить, - подвел черту под ситуацией Коршунов, - а теперь, позволь, поцелую тебя в знак примирения.

– Но мы не ссорились! - рассмеялась Ольга и захотела отойти подальше от мужчины, но вдруг вспомнила, что удаляться далеко нельзя, и сразу резко остановилась.

Поняв нерешительность женщины в свою пользу, Коршунов подошел к ней и обнял.

– Не нужно, Дима! - очень мягко попросила она. – Нет ничего страшнее для женщины, чем насилие помимо ее воли.

Отпрянув, Коршунов, кривя рот, заметил:

– Кажется, понял смысл твоего пари. Ты договорилась с кем-то не менее, чем на два миллиона долларов, что доведешь за месяц первого встречного мужчину до такого состояния любви, что он покончит с собой. Да? Но со мной подобное не пройдет! Конечно, твои огромные глазищи, самые прекрасные в мире, любого сведут с ума, твои умопомрачительные ноги возбудят даже импотента и старика на смертном одре, однако, выдержу все, и не я тебя, а ты меня начнешь умолять о любви.

Счастливая Ольга подбоченилась, решив все свести к шутливому прогнозу:

– А вот и посмотрим. Никогда первой не объяснюсь тебе в любви! Слышишь, никогда!

Возмущенный Коршунов решил отомстить:

– А я хочу сейчас спать! Не выспался ночью и пойду спать. А вначале схожу по малой нужде. Ты готова меня сопровождать?

Такой наглости Ольга не ожидала. Переход от темы любви к бытовым реалиям лишил ее слов. Глотая воздух, она, наконец, сказала:

– Дмитрий Николаевич, так не честно!

– Не честно с чьей стороны, Ольга Владимировна?! Я должен тридцать, теперь, правда, уже двадцать девять ночей лежать с красавицей в одной постели и не иметь возможности до нее дотронуться. Любой мужик осатанеет. Неужели вы не чувствуете своей вины?

Ольгу потряс не только сам по себе разговор, затронутая болезненная тема, но и явно опасный переход собеседников на «вы». Взяв себя в руки, она решила упростить проблему за свой счет:

– Дима, наверное, ты прав. Буду всегда отдаваться тебе, когда ты захочешь. Могу и сейчас.

– Да не нужна мне твоя жертва! - яростно взорвался Коршунов. – Я тебя полюбил и хочу ответной любви! Хочу любви, а не дани из-за своего дурацкого пари.

– Но я еще не люблю тебя. Пойми, ты не мужчина моей мечты. Ты кажешься каким-то слабым, лишенным мужественности.

– А что ты знаешь о мужестве? - почти рассвирепел Коршунов. – Ответь, что представляет собой мужество? Да не утруждай себя, а прочитай в словаре, а я докажу, что ты не понимаешь смысла слов, которые так жестоко употребляешь.

В библиотеке Ольга зачитала из толкового словаря Ожегова: мужество – это «храбрость, присутствие духа в опасности».

– Ты согласна с таким определением?

– Конечно! Очень лаконичное и точное определение.

– На самом деле, это принципиально ошибочное определение мужества. Только всеведение раскрывает суть любого слова. По всеведению, человеческое сознание является единством сознаний плотского, духовного и душевного тел людей. Так вот, мужество в полном значении слова есть гармоничное соединение трех качеств, при отсутствии любого из которых, оно теряет свой смысл, - это терпение плоти, стойкость духа и храбрость души. В словаре сказано о храбрости, пусть это будет стойкость духа. Но где же упоминание о терпении плоти? Его нет. Значит, словарное определение не полно, ошибочно. Теперь отнесем правильный всеведенческий смысл мужества ко мне, ректору Университета всеведения. Чтобы такой университет функционировал в условиях, когда общество потеряло всякий интерес к истине, настоящей науке, от руководителя университета требуется мужество в полном объеме, то есть терпение, стойкость и храбрость. И я этими качествами обладаю.

А вот ты, Ольга, как женщина, не обязана обладать мужеством, как высшим проявлением мужчины и мужского рода. Однако ты должна иметь женство, не женственность, а именно женство. Женственность нужна для заманивания, кокетства, а женство женщины, соединенное с мужеством мужчины, порождает божественную целостность двоих любящих, выше чего в обыденной жизни ничего нет.

А сейчас, действительно. хочу спать. Плохо спал ночью, и опять предстоит такая же бессонная ночь. Когда не высыпаюсь, то не могу плодотворно думать.

– Дима, может, вначале пообедаем?! - предложила Ртищева и, сблизившись с Коршуновым, поцеловала его в щеку. – Спасибо тебе за урок. Конечно, ты мужественный… И помоги мне найти мое женство.

После обеда Ольга накрыла постель одним одеялом, и Коршунов радостно понял, что она решила начать половую жизнь с ним. Он стал целовать все ее тело с глаз, носа, щек, подбородка и шеи. Еще стесняясь, Ртищева перевернулась на живот, чтобы оттянуть тот момент, когда мужчина коснется губами ее сосков и она окончательно потеряет себя. Однако нежные поцелуи затылка, задней части шеи были столь сладостными, что Ольга слегка приподнялась телом и, сама взяв кисть Коршунова, положила ее себе на грудь.

Он ласкал ее долго, сознательно не касаясь лона, а ей верилось, что прошла вечность, потому что чувствовала, как много соков вытекло из нее. Наверное, нужно пойти в ванную, подумала она, но тогда он овладеет ею в ванной, а все же лучше здесь на постели.

Оргазм неожиданно наступил в тот момент, когда Дмитрий несколько раз очень нежно погладил ее ниже живота. От взрыва счастья она даже непроизвольно крепко зажала ногами мужскую руку. Потом Коршунов овладел ею, и вскоре она испытала новый оргазм. Это так потрясло женщину, что она прошептала:

– Я твоя рабыня, мой господин. Можешь делать со мной все, что хочешь, мой коршун, даже заклевать…

Ртищева впервые испытала столь сильное чувство, которое ранее было совершенно неведомым. Это необычное ощущение чрезвычайной влюбленности заставило острый ум Ольги взглянуть на ситуацию как бы со стороны. Разве может психически нормальная женщина  столь открыто произносить слова о своей сознательной покорности перед мужчиной, с которым оказалась случайно в постели? Очевидно, что нет! Тогда почему она, Ольга, так сказала? Потому что странная влюбленность разрушила мгновенно ее сдержанность и волю. Но почему? Ртищев загнал ее в угол рабства и насилия над ней, она освободилась, но вот сейчас проявилось ее прежнее крепостническое состояние. Из-за этого она назвала себя рабыней Коршунова. Как же коршун отреагирует на ее слова?

Неожиданно для Ольги Дмитрий после небольшой паузы твердо заявил:

Тогда завтра мы поженимся. Хочу этого!

Ничего подобного не будет, не хочу, кричало сознание души Ртищевой, обретшее вожделенную свободу после смерти мужа, а сознание плоти, ощущая сладостное давление мужского тела, вынудило Ольгу прошептать вслух:

Да, да, мы поженимся… Буду делать все, что ты хочешь.

Девочка моя, сказав так, ты обрела женство!

Потом они уснули, набирая нужные для продолжения любви силы.

Проснувшись, Ольга решила, не будив Дмитрия, одной сходить в ванную и туалет. Даже предстоящая головная боль не пугала ее. К удивлению Ртищевой мигрень не наступила. Это было так радостно, что, выполнив все необходимые дела, она прошла на кухню и налила себе рюмку коньяка. Чтобы оценить создавшуюся ситуацию, требовалась встряска.

В этот момент ее и застал Дмитрий Николаевич.

– Ольга, уйдя от меня, ты нарушила договор! - шутливо погрозил он ей пальцем. – И пить тебе сейчас нельзя, глупая. Мы же не предохранялись, вдруг нам повезет и уже сейчас произойдет зачатие. И не забудь, завтра идем в загс.

Молчание Ольги насторожило мужчину:

– Оля, что-то случилось?!

Наступившая свобода после полной зависимости от воли Коршунова была столь упоительной, что Ртищева решила рискнуть, в конце концов, если голова опять будет болеть, можно снова сойтись с этим недотепой.

– Да, случилось, - медленно сказала Ольга, ощущая каждое слово, словно лизала их языком, - по твоей вине проиграла пари, которое было заключено не на тебя, а на меня. Это я не должна была, проведя целый месяц с мужчиной в одной постели, отдаться ему. А теперь все кончено! Ты можешь уйти!

Коньяк, который хотела выпить Ольга, был налит из хрустального графина причудливой формы, похожего на жар-птицу. Коршунов молча взял сосуд и грохнул его о мраморный пол кухни. Воздух мгновенно заполнился винным ароматом. Развернувшись, мужчина хлопнул дверью.

Стараясь не переживать, Ртищева несколько раз повела головой из стороны в сторону, радостно ощущая, что тяжести не возникает. Это было так здорово, что она швырнула и собственную рюмку с коньяком на пол, а потом пошла в прихожую, думая, что Коршунов не сможет самостоятельно открыть особые входные замки. Так и вышло.

Ее не удивило, что он в отместку надел на себя новый костюм, рубашку, галстук и туфли, как бы сказав, подчеркнув тем самым, что стал другим.  Не смотря друг другу в глаза, они молча расстались. Потом Ольга взяла старую клетчатую рубашку Коршунова и погрузила в нее лицо. Мужской запах был упоителен.

– Я все правильно сделала,- уговаривала себя Ольга, - если он, действительно, мужественный, то легко возьмет меня снова, но возьмет сам, по своей сильной воле, по собственной инициативе, а не в силу сложившихся обстоятельств, которые от него напрямую не зависели.

Эта мысль несколько успокоила ее. Раздевшись до гола, она надела на себя коршуновскую рубашку и так стала ходить по дому. В таком виде застал ее звонок из Франции. Услышав голос Франсуазы де Нодье, Ольга решила, что было бы хорошо развеяться. После того, как они обсудили совместные дела, Ольга спросила:

– Ты не будешь возражать, если завтра вылечу к тебе?

Франсуаза обрадовалась:

– Давно хотела тебя увидеть, буду очень рада.

 

16.

23 апреля 2001 года, в понедельник в Москву пришла необычная для апреля жара. Температура в тени достигала двадцати двух градусов. Несмотря на жару, Коршунов вышел в город в своем новом костюме. Из-за презентабельного вида Коршунова вахтер Института физики, в котором работала мать Виталия, спокойно пропустил его, не потребовав пропуска. Елену Игоревну Кузичеву Коршунов нашел не в ее комнате, а на лестничной клетке, где она, сидя на подоконнике, курила.

Заметив Коршунова, Кузичева очень удивилась, растерялась, но тут же посуровела:

– Дмитрий, что случилось?

– Все нормально. Вот захотел тебя увидеть.

– Захотел увидеть, так смотри!

И Коршунов, в самом деле, неотрывно посмотрел на свою прежнюю любовь.

– Ну как, нравлюсь?

– Да, нравишься, ты красивая. Только курить следовало давно бросить.

– Ты пришел уговорить меня бросить курить?

– Решил истратить на Виталия двадцать тысяч долларов. Нужно купить ему автомобиль и снять квартиру, чтобы он попробовал жить один. Ему уже девятнадцать лет. Скоро женится. Пусть приучается к самостоятельности.

– Дмитрий, ты не шутишь? Хотя, судя по костюму, дела твои пошли на поправку. Если принять такие деньги, то нужно объявить Виталию, что ты его отец.

Коршунов так растерялся от неожиданности, от возможного исполнения давней мечты, что застыл с полуоткрытым ртом.

– Или ты не хочешь, чтобы он узнал об отцовстве?

– Очень хочу. Но как к этому отнесется твой муж Геннадий? Да и Виталий может не обрадоваться, обидеться на всех за скрываемую тайну.

– Мне часто кажется, что мой муж Геннадий Ильич давно все знает. Наверное, поэтому он прохладен с сыном. А Виталий будет рад. Помню, в детстве он иногда меня спрашивал, мама, а почему папа не любит меня так, как ты?

Коршунов подошел к Кузичевой и погладил ее по голове:

– Лена, ничего этого не знал, даже не догадывался.

Кузичева всхлипнула:

– Предложив сделать аборт, ты меня так оскорбил, что тебя стала ненавидеть. Поэтому специально, назло тебе, вышла замуж за твоего лучшего друга. А потом ты не женился и не женился, жил бобылем… Поняла, что ты меня любишь, что совершила глупость: нужно было просто родить, и ты пришел бы ко мне. Но после драки кулаками не машут. Хотя, хочешь разведусь с Геннадием и выйду замуж за тебя? Да что я говорю?! Скажи слово, и перееду к тебе прямо сейчас. Ты еще любишь меня?

У Коршунова от волнения выступили слезы:

– Горе мне! Почему не пришел к тебе позавчера, с утра, до обеда, даже до вечера. А вечером встретил свою роковую женщину, и мы оказались в одной постели. А теперь люблю эту стерву, хотя одновременно готов убить ее. Она довела меня до такого состояния, что предложил ей жениться, а она лишь посмеялась.

– Сочувствую тебе! - погладила Коршунова Елена Игоревна по руке. – Если любишь, попытайся ее добиться. А Виталию я скажу всю правду.

– Может, вместе поговорим с ним?

– Нет, мне лучше одной. А если хочешь купить ему автомобиль, то приобрети «Оку», она стоит две тысячи долларов, меньше других, пусть вначале на ней научится ездить.

– Ты, Лена, права.

Они еще недолго простояли вместе, взявшись за руки, а потом Коршунов, не оборачиваясь, сбежал по лестнице вниз.

К вечеру Дмитрий Николаевич получил из агентства информации три дискеты со статьями о Ртищевой и деятельности ее банка. За срочность поиска пришлось переплатить втрое. Об Олеге Ртищеве писалось в большей степени негативно, он подозревался в деловой связи с теневым бизнесом. О самой Ольге сообщений было гораздо меньше, число их немного увеличилось после гибели мужа. Особенно заинтересовала Коршунова статья о возможном совместном бизнесе Ольги Ртищевой и Франсуазы де Нодье.

– Нужно лететь в Марсель, - решил Коршунов,- наверное, Франсуаза Нодье – ключ ко всей истории. Именно эта француженка могла навязать Ольге пресловутое пари.

Зарубежный паспорт у Коршунова давно был, необходимо было теперь срочно купить французскую визу. Дмитрий Николаевич позвонил в Рим своему другу Алексею Владимировичу Цареву (О Цареве см. книгу 1 «Записки Григория Распутина») и попросил:

– Алексей, выручи, нужна виза во Францию. Желательно, завтра. Еду в Марсель. Хочу повидаться с Франсуазой де Нодье.

– А, знаю такую. С ней моя жена Ирэн хорошо знакома. Та еще штучка! Будь осторожен. Сегодня Ирэн свяжется с французским послом в Москве, думаю, он ей не откажет, а потом тебе перезвоню.

Заехав в банк «Московские деньги», Коршунов открыл золотую кредитную карточку международной банковской системы, внеся сто тысяч долларов. Обладая такой карточкой, он мог получить деньги во многих городах мира.

 

17.

Когда Ольга Ртищева проснулась утром этого же жаркого апрельского дня, то вначале попыталась понять, не подкрадывается ли к ней головная боль. Но голова была свежа и чиста. Не вставая с постели, Ольга стала думать о том, как же ей вести себя дальше. Все равно, не сегодня, завтра голова может заболеть, и тогда придется снова оказаться зависимой от Коршунова. Какое счастье, что она не сказала ему правду. Если бы он узнал, как сильно она нуждается в нем, то превратил бы ее в свою рабыню. Она уже была рабыней Ртищева. Одного раза хватит. Ольга вспомнила, как муж, улыбаясь, унижал ее:

- Давай, давай, милая, сделай папе хорошо!

В первые дни может помочь старая одежда Коршунова. Она пропитана духом его тела, микроскопическими частицами плоти и способна, наверное, задержать, оттянуть наступление боли.

Поэтому Ольга поехала на работу в рубашке, легкой куртке и джинсах Коршунова. Она даже надела под них его майку и плавки.

Персонал банка был уже столь вышколен, что никто даже не улыбнулся. Если госпожа Ртищева пришла в такой одежде, значит, так нужно, значит, сделает еще больше денег. Это ее очередная уловка, деловая хитрость.

В тот момент, когда Ольга узнала, что билет на Париж ей заказан, позвонили из администрации президента России. Представившийся помощник сообщил, что через день-два президент хочет встретиться с двадцатью ведущими бизнесменами России. В их число входит и госпожа Ртищева. Не соизволит ли она уже сегодня к вечеру передать письменно те вопросы, которые бы хотела задать президенту.

Ольга хорошо знала, что ее отказ от встречи привел бы к непоправимым последствиям для банка, тогда как само участие в ней усилило бы приток капитала.

Стараясь очаровать звонившего, она сказала, что готова продиктовать вопросы уже сейчас.

– Лучше направьте факс, - деликатно предложил он.

– А я думала, что мы мои вопросы вместе обсудим.

Чиновник удовлетворенно хмыкнул:

– Ну, если вы так желаете.

Они проговорили почти час, совместно родив три вопроса:

1. Почему Центральный банк планомерно не превращает свои рискованные запасы в долларах в золото, выгодные государственные бумаги других стран и акции крупных западных монополий?

2. Когда будет отменен запрет российским физическим лицам иметь банковские счета за рубежом? Ведь все равно таких счетов существует несколько миллионов.

3. Не могло ли правительство поручить нескольким российским банкам выкупить по более дешевым рыночным ценам долговые обязательства России?                    

Такие вопросы подняли бы статус Ольги на встрече и привлекли бы внимание президента. Кроме того, могло даже так повезти, что банк «Московские деньги» стал бы головным банком  по тайной скупке российских долгов, что автоматически привело бы его в первую тройку банков страны.

Затем Ртищева вызвала к себе руководителя службы охраны.

- Хочу, - сказала она, сознательно щуря глаза, чтобы выглядеть более строгой, - чтобы вы выяснили все возможное о Дмитрии Николаевиче Коршунове. Он держит деньги в нашем хранилище, поэтому его паспортные данные известны. Но никто не должен узнать о слежке, тем более он сам. Дело в том, что, возможно, назначу его председателем совета директоров. Узнав о таком подозрительном отношении к себе, он может затем мстить. Конечно, не мне, а вам. Хочу также получить все материалы о его Университете всеведения: учебники, пособия, конспекты, мнения о учебных программах самих слушателей…

- Нужно ли установить подслушивающие устройства в его квартире, например, в спальне?

– Я не слышала этого вопроса. Не делайте ничего незаконного, но о Коршунове должна знать все!

Позвонив Франсуазе де Нодье, Ртищева сообщила о причине задержки.

– Хочешь, сама прилечу в Москву?! - предложила Франсуаза, обрадовавшись за своего партнера. – Хотя, понимаю, для встречи с президентом тебе придется обновить туалет, заготовить реплики, продумать манеру поведения – я же буду только мешать. Так что жду тебя у себя сразу после знаменательного события. Привези фотографии, их помещу в местной прессе. Тебя начнут узнавать на улицах Марселя.

 

18.

Получив французскую визу по протекции итальянской миллионерши Ирэн Колчини, Коршунов вылетел в Рим, чтобы оттуда перелететь в Марсель. Накануне поздно вечером к нему заявился Виталий, для храбрости слегка под градусом.

– Дмитрий Николаевич, вы в самом деле мой отец?

– Да, Виталий!

– А как мне теперь быть с моим прежним отцом?

– Так же, как всегда. У тебя ничего не отнято, только появилось дополнение - я, точнее, я в отцовском качестве.

– Вы женитесь на маме?

– Нет, я люблю другую женщину.

– На Ольге Владимировне? Хотел бы и я иметь такую прекрасную женщину.

– Виталий, она бес, демон, она погубит меня.

– Не думаю, она смотрела на вас с такой нежностью, что тогда понял, чем быстрее уйду, тем вам обоим будет лучше.

– Так ты из-за этого ушел, а не из-за смущения?

– И смущение, конечно, было… Но Ольга Владимировна дивно хороша. Наверное, такие выигрывают конкурсы красоты.

– Так она и выиграла и не где-нибудь, а в северном Норильске. Настоящая северянка со светлым ликом и нежной кожей.

– Думаю, Дмитрий Николаевич, вам повезло.

– Чем повезло? - горько рассмеялся Коршунов. –Тем, что она меня бросила?!

Сидя в самолетном кресле, Дмитрий Николаевич Коршунов улыбался, вспоминая разговор с сыном. Какой же сын еще сопляк, смотрит на жизнь сквозь розовые очки.

В римском аэропорту Коршунова встретил Царев.  Самолет в Марсель улетал через три часа. Времени было достаточно, чтобы друзья наговорились всласть.

В Марселе Коршунов остановился в одной из лучших гостиниц. По совету Царева, он тут же дал факс в «Нодье банк» на имя Франсуазы де Нодье, председателя банковского совета. Факсимильное письмо было на английском языке:

    Глубокоуважаемая мадам Франсуаза де Нодье!

Находясь по делам в Марселе, я, гражданин России, ректор Университета всеведения, прошу Вас о встрече по личному вопросу, связанному с известным Вам пари.

Буду очень обязан Вам, если встреча состоится.       

                                                        Дмитрий Коршунов.

 

19.

Странное сообщение именно из-за его необычности срочно передали Франсуазе Нодье поздним вечером. Прочитав текст, француженка задумалась. По ее приказу о Коршунове навели справки. Расплачивался он по золотой кредитной карточке, что свидетельствовало о его безусловной состоятельности. Потом ей привезли на виллу съемку перемещений Коршунова, выполненную скрытой телекамерой. Франсуаза увидела представительного высокого и стройного мужчину в тонких очках, с добродушным лицом и умными глазами. Его спокойное поведение не позволяло отнести неизвестного мужчину к типу авантюриста. Но ведь никакого пари, о котором он писал, не было.

Раздумья Франсуазы прервал звонок из Москвы Ртищевой. Она сообщила, что президент примет группу предпринимателей в пятницу, поэтому сможет прилететь уже в субботу. Франсуаза догадалась сообщить о Коршунове:

– Скажи, ты знаешь некоего Коршунова, ректора Университета всеведения. Он сейчас находится в Марселе и просит меня о встрече. Необходимость свидания он мотивирует каким-то известным мне пари, но я ничего не могу понять.

Только через несколько секунд, образовавших странную паузу, то ли прервалась связь, то ли Ртищева сильно задумалась, донесся ее уже безмятежный голос:

– Да, знаю Дмитрия Коршунова. Он великий женский сердцеед, русский Дон Жуан. Он обычно заключает с женщиной пари, что она отдастся ему в течение сорока восьми часов, и всегда выигрывает. Сознаюсь, к своему стыду, что и я проиграла ему.

– Вот наглый тип! - с удовольствием рассмеялась Франсуаза, радуясь, что ее, видимо, ждет очень большое развлечение. – Какой подлец! Пишет, что его пари мне известно, словно находится у себя в Москве. Ну, я ему покажу.

– Да, Франсуаза, задай ему перца, а в субботу я появлюсь, и мы вместе побьем его. Только, заключив с ним пари, продержись эти сорок восемь часов. Не уступи ему, ради бога, как это пришлось сделать мне. Я на тебя очень надеюсь, и потом, ты все же замужем.

Положив телефонную трубку, Франсуаза еще раз, уже более внимательно, просмотрела телезапись о Коршунове. Его добродушие теперь казалось ей любовной хитростью льва, готового прыгнуть на львицу, как только она к нему приблизится на достаточное расстояние, чтобы уже не смочь убежать. Романтизм охватил Франсуазу, и она решила назначить свидание с русским Дон Жуаном на острове, где когда-то в тюрьме томился будущий граф Монте-Кристо, литературный герой романа Дюма.

 

20.

Коршунов сошел с катера с красивым букетом белых роз. Так ему посоветовал Царев. Дари француженкам белые розы, не ошибешься, указал он. Франсуаза и Коршунов встретились на веранде ресторана, как и было оговорено. Поцеловав руку очень красивой женщины, Дмитрий Николаевич совсем забыл о цветах и невольно опустил их головками вниз.

– А кому предназначены цветы? - спросила Франсуаза, чтобы как-то выправить ситуацию.

– Повару, - неожиданно для самого себя пошутил Коршунов, - да, повару, чтобы он лучше приготовил блюда, которые закажем.

Сам же с поклоном головы протянул букет Франсуазе. Де Нодье была потрясена хитрой уловкой русского. Получилось, что он обвел ее вокруг пальца. Русский Дон Жуан сразу начал играть с ней, как кошка с мышкой.

– Когда сказала мужу, что встречусь с вами, он пригрозил, что надерет вам уши, если вы будете ко мне приставать, - соврала женщина, чтобы завести русского.

– Ради вас ушей не жалко!- заявил Коршунов, чтобы сделать француженке приятный комплимент.

– О, вы так сразу смело, открыто и решительно заявляете, что будете ко мне сегодня приставать! - сделала вид, что опешила, Франсуаза. – Или это типичное объяснение в любви по-русски?

– Думаю, вам виднее, - решил сбавить тон Дмитрий Николаевич.

– Если хотите знать, мне, конечно, гораздо виднее. Вижу вас на сквозь. Вы, наверное, уже сейчас готовы заключить со мной пресловутое пари. Но у вас ничего не выйдет, даже если пари будет на девяносто шесть часов.

– Девяносто шесть часов? - недоуменно переспросил Коршунов. – О, понял. Это четыре дня. А как вы относитесь к пари в тридцать дней?

– Тридцать дней? - удивилась Франсуаза. – Не слишком ли это долго? Мой муж с ума сойдет.

– Ну, конечно, - возмутился Коршунов, - пари заключается на тридцать дней, а все происходит за двое суток. Не лучше ли пари заключать сразу на двое суток?! Так будет честнее. Человек рассчитывает на месяц любви, а все происходит меньше, чем за двое суток.

– Хорошо, - легко согласилась Франсуаза, удивляясь сама себе, - пусть речь пойдет о пари на двое суток. А какова сумма пари?

– Со мной играли на один миллион долларов, а вы, наверное, играете на десять миллионов?!

Франсуаза де Нодье была ошарашена, у нее округлились глаза:

– А не слишком много?! По мне, так и один миллион вполне достаточен.

– Вы теперь решили уменьшать ставку до одного миллиона? - недоуменно спросил Коршунов.

– Конечно! Итак, если за сорок восемь часов вы сможете овладеть мною, то получите миллион долларов.

Нужно сказать, что Коршунов и де Нодье, хотя и говорили на относительно хорошем английском языке, все же теряли суть некоторых нюансов. Поэтому каждый из них был уверен, что не он является инициатором заключения пари, а другая сторона.

– Вы хотите, чтобы лично я участвовал в этом пари, а не кто-либо другой, не какой-нибудь случайный прохожий? - на всякий случай поинтересовался Коршунов.

– Ну, конечно! Зачем мне случайный прохожий, если есть вы. А теперь скажите, сколько будет заплачено, если устою против ваших чар.

– А вы не знаете?

– Пока еще нет.

– Думаю, речь идет от двух до десяти миллионах.

У де Нодье загорелись глаза:

– Тогда точно выдержу, устою! А сейчас, простите, мне нужно отойти.

– Но вы, согласно уже начавшемуся договору, пусть и устному, не имеете права удаляться от меня! - возмутился Коршунов. – Мы теперь, когда точки над «и» поставлены, должны быть всегда вместе на расстоянии, не более моей вытянутой руки.

– Даже нельзя пи-пи? - удивилась Франсуаза, несколько смущаясь.

– Почему же, пи-пи можно, но только вместе.

– Просто обалдела от вашей наглости! - прыснула в кулачек француженка. – Вы триумвират из Дон Жуана,  Де Сада и Мазоха. Я, значит, буду делать пи-пи, а вы смотреть?

– Могу и не глядеть, все равно ведь в постели будем лежать вместе.

– А вы не боитесь, что мой муж вас застрелит?

–  А зачем ему стрелять, если сможет заработать на вашей неприступности такие деньги?

Франсуаза задумалась. Конечно, она нисколько не боялась Ксавье Онэ, который был у нее под каблуком. Однако кое-какие приличия все же нужно соблюдать, не нарушая их явно и открыто.

– Дорогой месье Коршунов, у нас, во Франции не принято, чтобы мужчина и женщина заходили вместе в женский общественный туалет, да и в мужской. Последствия могут быть непредсказуемыми. Например, вызовут полицию.

– Тогда можно снять сейчас в гостинице номер, сделать наши дела и вернуться. Так проще всего.

Сердце ходуном заходило у Франсуазы, довольно раскованной женщины. У нее было несколько любовников, но ни с кем из них она не решалась совершить то, что ей безумно хотелось - помочиться друг на друга перед половым актом. Еще в детстве в подростковом возрасте она прочитала в какой-то гадкой книжке описание того, как мужчина обнял женщину за ноги, а она стала мочиться на его лицо, заливая так же рубашку и фрак. С четырнадцати лет Франсуаза мечтала, что сотворит то же самое со своим любимым, и вот подошло пятидесятилетие, но случай так и не подвернулся. Неужели русский Дон Жуан настолько хорошо знает женщин, что сразу обнаружил ее этот ужасный психический изъян?

Франсуаза перешла в гостиницу словно на деревянных ногах. В номере они сразу направились к туалету.

– Вы, как мужчина, начинайте первым! - предложила француженка.

– А вы будете смотреть?

– Конечно, иначе, в чем смысл столь дорогого пари?!

– Но у меня ничего не получится.

– Почему?

– Мочевой канал будет пережат пещеристыми телами, которые заполнятся кровью от вашего взгляда.

– О, как поэтично! Вы поэт-романтик. Хорошо, первой начну я. Ведь вынуждена так поступить, обстоятельства того требуют. Не правда ли?

– Конечно.

Де Нодье задрала юбку и осторожно присела на край толчка. Коршунова поразило не то, что Франсуаза была без трусиков, например, Наташа тоже их не носила, когда приезжала к нему или принимала у себя, дело было в другом, - вокруг вульвы Франсуазы не было ни одного волосика. Все прежние женщины Коршунова имели волосы между ног, сейчас же он наблюдал совершенно чистую кожу. Новое для него явление так заинтересовало простодушного Дмитрия Николаевича, что он присел на корточки и приблизил лицо к телу Франсуазы, чтобы понять неожиданный феномен. Из недр памяти до него вдруг дошло, что средневековые страстные индийские красавицы выщипывали все волосы вокруг места страсти.

Гениталии Франсуазы были похожи на листик акации. Поняв в свою пользу оцепенение русского мужчины и приближение лица к вульве, де Нодье раздвинула пальцами половые губы. Затем она начала мочиться. Струя попала на лицо Коршунова, сразу забрызгав стекла очков. Перестав видеть, мужчина замер. Теплая влага стекала по подбородку, шее, полилась за воротник.

Не выдержав более, Франсуаза, вскочив, стянула с Коршунова брюки и сделала все сама. Наступивший оргазм был настолько интенсивным, что француженка полностью отключилась, забыв на время, где и с кем она находится. Коршунову пришлось нежно придерживать ее, чтобы Франсуаза не упала.

Придя в себя, де Нодье ощутила полное удовлетворение от случившегося. Она мгновенно словно стала иной - любящей.

– Это правда, дорогой, - обратилась она к теперь уже самому близкому любимому мужчине, - что, когда ты взял Ольгу Ртищеву, то предложил ей выйти за тебя замуж. Она, глупая, отказалась. А мне ты не сделаешь подобного предложения? Ты не хочешь, чтобы я стала твоей женой?

Говоря так, Франсуаза де Нодье вдруг отчетливо поняла, что хочет снова взять верх над Ольгой Ртищевой, очень красивой женщиной, которая к тому же на тринадцать лет ее моложе. Живя с мужем Ольги, Франсуаза испытывала дополнительное удовольствие, поскольку русская соперница-подруга постоянно была униженной. Когда Ольга говорила о Коршунове в ее голосе была умело скрытая боль, которая все же, хотя и слабо, проявлялась в паузах, невольных вздохах и изменении тембра с радостного при начальных словах до пасмурного в конце. Именно сейчас Франсуаза все отчетливо заметила, прокрутив заново телефонный разговор в голове. Совершенно ясно, что когда Ольга примчится в Марсель, то постарается изолировать Коршунова от Франсуазы, и это ей очень легко удастся. Выход один: чтобы опять переиграть Ольгу, показав, кто в жизни сильнее, следует привязать к себе русского Дон Жуана настолько крепко, чтобы все любовные потуги Ртищевой оказались тщетными,поэтому  проще всего выйти замуж за Коршунова. Но почему русский Казанова задумался? Может, он думает о том, куда истратит миллион долларов, который только что она, Франсуаза, ему проиграла? А, может, он любит Ольгу?

– Почему ты молчишь?! - не выдержала француженка. – Ты не хочешь стать моим мужем?

– Ты же замужем! - на этот раз сразу ответил Коршунов, уклоняясь от прямого ответа на вопрос Нодье.

– Если захочешь, разведусь!.. Я родилась в потомственной семье банкиров. Наследником дела должен был стать мой брат, поэтому я шалопайничала. Когда же он случайно погиб в автомобильной катастрофе, а родители потеряли смысл жизни, общее дело следовало уже продолжить мне. Покойный отец сам подобрал в качестве моего мужа Ксавье Онэ, лучшего сотрудника нашего банка. Чтобы банк преуспевал, я согласилась. А теперь у меня есть ты, великий русский женский сердцеед.

Оценив задумчивое молчание Коршунова, как обычно, в свою пользу, Нодье предложила спуститься в ресторан. Дмитрия Николаевича поразило то, что она пошла на люди не подмывшись.

– Не удивляйся, - сказала Франсуаза, - сейчас твоя сперма стекает по моим ногам, пропитывая чулки. Это восхитительно. Один запах чего стоит. Горжусь тобой и собой. Вижу, что и тебе нравится моя влага. Наверное, мне нужно было сильнее намочить тебя, хотя и так вполне достаточно. Главное ведь сам символ. Все равно окружающие ничего не поймут. Подумают, что мокрые пятна образовались от белого вина или минеральной воды… Обожаю тебя, дорогой.

 

21.

Во время трапезы Франсуаза спросила:

– А что ты сделаешь с миллионом долларов, который тебе проиграла?

– Даже не думал еще об этом.

– Вам, русским, вашим глупым правительством запрещено иметь личные зарубежные банковские счета. Но есть выход. Можно создать благотворительный фонд, который будет полностью принадлежать тебе. Кстати, ты не возражаешь, если нас сейчас снимут на телекамеру? Хочу, чтобы эти великие минуты нашей любви были навечно запечатлены.

После того, как Франсуаза разрешающе взмахнула рукой, молодой человек, непонятно откуда выскочивший, заменил скрытую съемку на более удобную открытую. Коршунов пил белое и красное вино в зависимости от блюд и решал в уме свою судьбу.

– Может, мне жениться на Франсуазе? - спросил он сам себя. – Тогда смогу влиять на «Московские деньги» и видеться с Ольгой Ртищевой на равных. Но выходит, что женюсь на Франсуазе, чтобы насолить Ольге, которая меня отвергла. Примерно так поступила Лена Кузичева, сломав жизнь мне и себе. Но если отвергну предложение Франсуазы, то опять останусь один. Конечно, могу жениться на Лене, но придет ли счастье, если уже не люблю ее. А Франсуаза мне очень нравится. Ольга – красавица-северянка, а Франсуаза – красавица-южанка.

– Почему ты хочешь выйти за меня замуж? - поинтересовался Коршунов у де Нодье после своих раздумий.

– Просто мечтаю, чтобы каждую ночь лежала в твоих объятьях. Это и есть любовь. Такого желания у меня еще не было.

– Франсуаза, я всеведущий. Что это такое, объяснять долго. Но могу жениться только на всеведущей, чтобы брак был вечным: и здесь, и в общем духе. А для этого тебе придется пройти всеведенческую инициацию.

– Как у масонов? -  несколько негодующе передернула плечами француженка.

– Совсем нет! Нужно открыть тебе связь с богом.

У де Нодье округлились глаза:

– Расскажи подробнее, дорогой.

– Только не сейчас!.. Все время думаю о твоем теле, которое потрясло меня.

– Очень рада, что ты потрясен. Можем пойти сейчас в номер… но, к сожалению, уже нет. Появился мой муж. Наверное, следил за мной… Ксавье, иди сюда и садись рядом.

После того, как мужчины вежливо и чопорно представились друг другу, Франсуаза набросилась на мужа со всей накопившейся за долгие оды супружеской жизни злостью:

– Дмитрий, посмотри на моего мужа. Он появился как невинный ягненок, а сам имеет двух детей, которых зачал не от меня, будучи со мной в браке. Он думает, я не догадываюсь, но я знаю все. Мне даже известно, что Онэ  украл из банка путем махинаций за последний год почти полмиллиона долларов. Если заявлю в полицию, Онэ окажется сразу в тюрьме. Повторяю, знаю все об Онэ и даже больше, чем говорю. Наверное, поэтому бог решил теперь сделать меня русской всеведущей.

Ксавье, прекрати оправдываться и внимательно послушай, что тебе скажу. Только что переспала с Дмитрием, и его сперма застыла на моих ногах и чулках. Можешь не морщиться. Точно так же ты поступил с моей кузиной, и мне пришлось воротить от нее нос за столом. В общем, пришла пора развестись. С сегодняшнего дня начинаю совмещать твою и мою должности, а ты можешь катиться на все четыре стороны. Мой покойный отец так составил брачный договор, что при разводе ты мне будешь должен, а не я тебе. Два твоих отпрыска – полное доказательство длительной супружеской измены. Если станешь упрямиться, ссылаться в суде на мои измены, клянусь, раздавлю тебя и посажу в тюрьму за растрату банковских средств. Лучше всего развестись сразу по взаимному согласию без претензий друг к другу и за один день.

Чтобы супруги могли навести порядок в своих отношениях без присутствия постороннего, Коршунов поднялся и сказал, что вынужден зайти к себе в номер, чтобы срочно позвонить в Москву.

– Скоро к тебе приду, -  заявила Франсуаза вдогонку.

 

22.

В номере Дмитрий Николаевич принял ванну и лег в постель. Гадая, придет француженка или нет, он незаметно для себя уснул.

Разделавшись с мужем, который, казалось, съежился телом и из приятного дородного мужчины превратился в пухлого испуганного толстяка, Франсуаза медленно пошла наверх к своему новому любовнику, ощущая, как с каждым шагом биение ее сердца учащается.

Она не захотела будить уже ставшего родным человека, а лишь стала с умилением разглядывать выразительные черты его лица. Потом, словно что-то вспомнив, перешла в другую комнату и, плотно закрыв дверь, позвонила Ртищевой.

– Прости меня, Ольга, -  сказала Франсуаза, -  но Коршунов овладел мною спустя полчаса после знакомства. Ничего не могла с собой поделать. Такого оргазма у меня никогда не было. И, представь себе, проиграв ему в пари миллион долларов, безмерно счастлива. Я не хотела бы, чтобы мы поссорились из-за него. Поэтому раскрываю тебе все карты. Сама предложила ему пожениться и уже прогнала от себя Ксавье. Чтобы стать моим мужем, Коршунов потребовал, чтобы прошла всеведенческую инициацию. Не знаю, что это такое, но заранее согласна. Он сейчас мило спит, а я не могу наглядеться на него. Передать ему от тебя привет? Ты рада за свою подругу и одновременно лучшего делового партнера? О, как хочу быть счастливой! Приезжай поскорее, многое жажду рассказать тебе.

Коршунов проснулся, когда за окном уже стемнело. Он увидел сидящую около себя улыбающуюся лучезарную Франсуазу и великое желание охватило его тело:

– Ты почему сидишь, а не ложишься со мной рядом?

– Ты так сладко спал, не хотелось тебя беспокоить.

– Спасибо за заботу, а теперь иди ко мне, крошка.

– Разве я такая уж маленькая? Правда, ты выше меня, но зато наши бедра почти одинаковые. Сейчас еще лучше их сравню.

И они занялись тем, что больше всего хотели в данный момент, -  раскованной половой жизнью, когда выполняются все желания без смущения и с большим удовольствием для обоих.

Потом Франсуаза решила рассказать Дмитрию все тайны своей души. Он был первым человеком в ее жизни, которому могла рассказать полную правду о себе и своих переживаниях.

– Я, наверное, очень противоречивая, дорогой. Всю жизнь хотела помочиться на мужчину, а когда сегодня это произошло, глупая фантазия растаяла, словно дым. Но ты был так забавен! Однако ничего подобного я уже не хочу. Мне даже стыдно за себя. Еще мечтала иметь детей, но оказалась бесплодной. А у тебя есть дети?

– Моему сыну девятнадцать лет, но он узнал, что я его отец, только вчера.

– Он, конечно, обрадовался?!

– Не знаю, может быть. Но при первом разговоре он весь трясся и называл меня по старому Дмитрием Николаевичем.

– А ты позвони ему и пригласи сюда.

– Он учиться на втором курсе инженерно-физического университета, и уже через неделю-две ему придется сдавать зачеты, а затем экзамены. Как бы из-за поездки не завалил сессию.

– Ну, на два-три дня он может вырваться. Попрошу Ольгу, и она захватит его с собой. Представляешь, мы вчетвером выйдем в море на яхте.

– Заманчиво.

– О, я очень большая мечтательница. Сейчас, например, представляю себя твоей официальной женой. Тогда продам банк, и все время буду уделять только тебе.

– Неужели ты способна на это? -  удивился Коршунов. – Твои предки-банкиры перевернутся в своих гробах.

– Ну, и пусть. Мое счастье – это ты. Вот лежу и думаю, каким еще новым способом обрадовать тебя. И, поверишь, сама ощущаю, что мне уже достаточно лишь теплоты твоего тела и нежности сердца. То есть для меня, моей сущности, секс очень важен, но любовь к тебе уже гораздо выше его. Скажи, что и ты любишь меня.

 

23.

– Не хочу лгать! -  заявил Коршунов после некоторой напряженной паузы. - Не могу еще в себе до конца разобраться. Всего четыре дня назад встретил Ольгу, влюбился в нее, по воле пресловутого пари наши тела слились, но она почему-то отвергла меня. Чтобы понять причину ее такого поступка, приехал во Францию к тебе, ее деловому партнеру. Вместо обретения правды оказался уже твоим любовником. Конечно, на зло Ольге с удовольствием стал бы твоим мужем, но нечто подобное уже было в моей судьбе: мать моего сына из-за обиды ушла к другому… Однако жизнь не кончается одним днем, через месяцы, годы приходит иное понимание верности или ложности своих действий.

Как поступить в данной ситуации, нам может дать ответ лишь бог! Хотя ты не всеведущая, вместо инициации, которую можно совершить лишь на русском языке, а ты его не знаешь, предлагаю получить ответ от самого бога о твоей сущности. Возможно, характеризуя тебя, он потребует, чтобы ты и я поженились. Тогда поступим, как он хочет, согласна?

– Если отбросить в сторону твои некоторые высокопарные слова, мы что, бросим жребий: жениться или не жениться, как невежественные фанатики? Полагаться на жребий глупо и грешно!  Мы сами все должны осознано  решить. Дмитрий, пойми, еще никогда не реагировала столь сильно ни на одного понравившегося мужчину. Возникшее физическое и психическое влечение к тебе мне кажется непреодолимым. Если Ксавье был для меня мужем-слугой, а Ртищев – любовником - деловым партнером, с которым мы сделали кучу денег, то ты – моя половина в этом мире. Отдалась тебе не только из-за внезапно возникшего физического желания, могла бы и сдержаться, но в большей мере из-за того, что я в отчаянии от собственной жизни, уходящей в никуда. Мне нужна цельность, которая может быть достигнута только  через обретение недостающей мне половины – и бог послал тебя. Когда Ольга сказала, что в Марсель приехал русский Дон Жуан, мне стало удивительно хорошо. Сразу решила, не видя еще тебя, пусть этот человек разобьет мои половые и жизненные комплексы, подарив сильнейшую любовь, которая словно кислота растворит мою ржавчину – скопившуюся грязь от неправильной жизни. Эта грязь рождает равнодушие, а я ужасно устала от своего мерзкого равнодушия. Мы – французы, да и вообще европейцы, абсолютно равнодушны, но скрываем это. А я не хочу умереть равнодушной. Спаси меня!

– Не собирался предлагать тебе бросать жребий, - сказал Коршунов, пристально глядя Франсуазе в глаза, но хочу знать мнение бога о наших отношениях. Давай спросим его, и он ответит.

– Но как это можно сделать?

– Постараюсь объяснить тебе в нескольких словах. В отличие от нас, людей, бог живет не в пространстве событий, в котором наличествуют материальные объекты, а в пространстве взаимодействий, координатными осями которого является субъект, объект и метод взаимодействия. Это божественное пространство состоит из особых частиц – соморов. Название «сомор» образовано из первых букв слов «субъект», «объект» и «метод» и окончания «ор». В математике есть понятие тензор, сомор – это живой тензор.

– Совершенно ничего не понимаю! - взялась за виски де Нодье. – Не мучай меня всем этим, а сообщи сразу вывод.

– Потерпи, Франсуаза. Сомор, или сущеформа, - другие его названия «бытиеформа» для плоти, «мыслеформа»  для духа и «душеформа» для души – содержит 81 элемент. Это сомор второго поколения, сомор первого поколения является упрощением сомора второго поколения и состоит из 9 элементов.

Люди интуитивно чувствуют божественное пространство взаимодействий и какие-то его признаки и качества в мифологизированной форме вносят в культуру. Например, колода карт представляет собой четыре множества, называемых мастями, обеспечивающих иерархическую упорядоченность между своими элементами: от шестерки до туза. Таких карт 36. Карты можно сопоставить ячейкам сомора. Назови, пожалуйста, все четыре карточные масти в том порядке, который тебе придет сейчас на ум.

– Черви, трефы, бубны и пики.

– Не подозревая о том, ты как бы сформировала собственный локальный сомор на данный момент. Я всегда с собой ношу две-три нераспечатанные колоды карт. Вот тебе колода, раскрой ее и перемешай карты. А теперь посмотри на этот лист. На нем изображен прямоугольник из девяти карт: три на три. Четыре таких листа графически отображают часть сомора второго поколения. Заполни лист  любыми девятью картами, как хочешь сама. Само заполнение – начало взаимодействия с тобой бога. Ведь бог – это гигантское множество соморов, ставших единым целым.

Когда Франсуаза заполнила лист, Коршунов начал брать с него карты и подписывать их.

– Взгляни, ты положила девятку треф на ячейку Плоти. Это свидетельствует о том, что бог заявляет, что сознание твоей плоти обладает верой. Поэтому пишу лаконично на карте: плоть обладает верой. Понятно, что речь идет о твоем теле, твоей вере.

– Моя плоть обладает верой, как это понять?

– Ты каждого своего нового любовника ощущаешь в качестве близкого тебе человека не только во плоти, но и душевно. Ты веришь своим физическим влечениям, словно они идут не только от твоего сердца, но и от другого.

– Но так и есть! - заявила Франсуаза, тут же сконфузившись, вдруг поняв, что сердце того же Ксавье Онэ никогда не было сопереживающим ей.

После того, как Коршунов раскрыл перед де Нодье еще несколько божественных сентенций, он указал, что для второго сечения, его центрального элемента получилась важнейшая фраза: «разум нашел разум».  

 – Из этого следует, - напряженно заявил Дмитрий Николаевич, - что твой разум обрел божественный разум – всеведение – именно сейчас, в данный момент. Мне представляется, что говорится о тебе и обо мне. Ты можешь уже сейчас обладать всеведением в том смысле, что соединилась с всеведущим - носителем такого сознания. Итак, по воле бога, мы должны пожениться!

– Как здорово! - обрадовалась Франсуаза. – Но почему ты грустный? Ты не хочешь этого?

– Хочу, не хочу - уже не имеет никакого значения. Если не выполним волю бога, то пострадаем.

– Но ты хочешь жениться на мне? - продолжала спрашивать Франсуаза.

– Хочу! - признался Коршунов, но глаза его стали потусторонними.

 

24.

Если в четверг 26 апреля Ольга Ртищева, занимаясь делами банка и подготовкой к встрече с президентом, время от времени всхлипывала и даже по несколько минут плакала, то радостная Франсуаза с утра составила брачный договор. Затем перевела его Коршунову с французского на английский язык. Согласно договору, имущество супругов было раздельное. Доходы от раздельного имущества шли в пользу того супруга, которому оно изначально принадлежало. В случае смерти Франсуазы ее имущество переходило целиком Коршунову, но при смерти последнего 50% доставалось Франсуазе, а другая половина – Виталию, сыну Дмитрия Николаевича.

– Договор не совсем правильно составлен, - заметил Коршунов. – Ты ущемила собственные интересы.

– Какие?

– У нас может родиться ребенок, поэтому после моей смерти он должен получить половину твоего имущества и треть моего.

Франсуаза потерла рукой лоб, который почему-то мгновенно вспотел.

– Ты, Дмитрий, думаешь, что у меня может быть ребенок?

– Конечно, ты же сама говорила, что здорова настолько, что у тебя еще сохраняется регулярный менструальный цикл.

– Это верно, но я же бесплодна.

– И все же впиши в договор мое предложение. Мы же не предохраняемся, может, бог поможет нам.

Переполненные чувством друг к другу, они занялись любовью, но лишь на час, потому что предстоял развод, а потом свадьба.

Светский Марсель был потрясен разводом и новым браком богачки де Нодье в один день. Когда же стало дополнительно известно после подписания брачных документов, что новый муж - русский, да еще на девять лет моложе жены, интерес еще более возрос. Возник слух, что столь срочный брак разрешил президент Франции. Однако новоиспеченные супруги сразу скрылись на вилле Франсуазы, и журналисты кусали себе локти, что не могли взять интервью. Прежний муж Франсуазы так же отказался отвечать на вопросы, подчеркнув лишь, гордо задрав голову, что счастлив в новой роли холостяка.

Ближе к вечеру Франсуаза предложила Дмитрию посетить оперу. Он с удовольствием согласился. Надев вечернее платье с большим декольте и длинным вырезом сбоку, женщина спросила теперь уже своего законного мужа, надевать ли ей трусики.

– Милый, не знаю, как поступить. Но сделаю так, как ты захочешь.

– Если ты не наденешь трусики, буду сидеть в театре и истекать, мысленно видя твою обнаженность. Даже попробую рукой залезть к тебе в темноте. Но, право, нам, молодоженам, это позволительно.

Они смеялись и веселились всю дорогу, вызвав зависть у водителя, даже в театре их оживленные лица невольно бодрили окружающих. Франсуаза быстро поняла, что они не досидят до конца спектакля, так сильно чувственность охватила их, и оказалась права. Уже в машине, когда Коршунов  нежно водил пальцем по ее животу, Франсуазу пробила дрожь полного оргазмического удовольствия.

– О, как прекрасен этот мир! - сказала она. – И прекрасен ты, мой единственный бог!

 

25.

В пятницу в Москве еще сохранялась жаркая погода, совсем не типичная для конца апреля, но уже ощущалось, что жара в ближайшие часы спадет. Надев выходной костюм, специально сшитый для участия во встрече крупных предпринимателей с президентом России, Ольга Ртищева вдруг ощутила удар колокола в голове. Из глаз брызнули слезы. Мигрень явно вернулась! Представив себе весь ужас своего сидения с невыносимой головной болью среди деловых людей и при серьезных разговорах, Ольга решительно сбросила костюм и быстро облачилась в коршуновскую одежду. Боль затихла, а потом и совсем исчезла.

Понимая, что ее такой внешний вид может не только удивить, но даже вызвать недовольство, как сознательный знак неуважения к власти, попирания приличий, Ртищева в противовес бедности и заурядности куртки и джинсов, нацепила на себя как можно больше драгоценностей. Блеск бриллиантов в серьгах, колье и кольцах преобразил ее внешность. Пусть лучше считают меня неумехой, чем саботажницей, принижающей значение встречи, окончательно решила она.

Поскольку Ольга была единственной женщиной среди предпринимателей, то президент после краткого вступительного слова предложил ей выступить первой. Ничего подобного Ольга не ожидала и несколько смешалась. Эта пауза ее собственно и выручила. Она услышала за спиной злой шепот, лесбиянка, и поняла, что из-за мужских куртки и штанов, ее, в самом деле, можно было принять за извращенку, демонстрирующую на всю страну свою половую направленность. На миг, еще больше смутившись, Ольга собралась с силами и попыталась исправить ситуацию в свою пользу.

– Посмотрите внимательно на меня, - сказала она, - специально надела на себя ту одежду, которую носят наши мало зарабатывающие и часто безработные мужчины от рабочего до доктора наук. Это символ нищеты России. Далее я надела дорогие бриллианты - проявление российской роскоши и богатства, великой возможности страны. На мне два полюса – нищета и богатство. Такова сейчас и Россия. Нам нужно, коли мы собрались здесь, продумать такие шаги, которые бедных сделают богатыми через труд и низкие налоги.

Уже потом Ольга затронула конкретно три своих заранее заготовленных вопроса. Встреча снималась кремлевской телестудией, и, по указанию президента, кадры с выступлением Ртищевой были переданы всем ведущим телеканалам и тут же пошли в эфир. К концу дня, благодаря телевидению, Ольга стала знаменитой. А на следующий день большинство газет поместило ее кремлевские фотографии с заголовком «Я олицетворяю нищету и богатство России», что еще более усилило популярность Ртищевой. В нескольких статьях даже ставился вопрос о том, какую партию возглавит новая восходящая звезда или создаст собственную.

 

26.

В самолете Ольга Ртищева и Виталий Кузичев сидели вместе. Ей было очень легко с сыном Коршунова.

– Ольга Владимировна, как вы думаете, могу заменить свою фамилию в связи с вновь вскрывшимися обстоятельствами?

– А чем тебе не нравится твоя фамилия?

– Но Коршунов ведь лучше, чем Кузичев!

– Может, лучше, а, может, и нет. Кузичев - фамилия  все же более редкая.

– Ладно, посоветуюсь с отцом. А какой вы подарок купили ему в связи с  его бракосочетанием.

– Каким бракосочетанием?- оцепенела Ртищева, у нее даже руки вдруг стали холодными. Она, конечно, помнила слова Франсуазы де Нодье о том, что та постарается женить на себе Коршунова, но думала, что все произойдет, если, конечно, произойдет, не так быстро, что позволит ей, Ольге, снова сблизиться с Дмитрием после их встречи.

– Разве вам не сказали? - удивился Виталий. – Позавчера отец женился на Франсуазе де Нодье, которая за час до того развелась со своим  первым мужем. Во, отец дает!

– А какой подарок везешь ты? - с трудом нашла в себе силы Ольга, чтобы продолжить разговор, не обижая Виталия.
          – Французско-русский и русско-французский словари. Теперь они ему очень понадобятся.

– Хороший подарок.

Виталий отвлекся разглядыванием причудливых облаков, плывущих под самолетом, а Ольга попыталась думать так, чтобы ее сердце приняло прежний, ровный ритм. После кремлевской встречи победоносная Ольга решила, что смело отобьет Коршунова у де Нодье, но принятое решение превратилось в бессмыслицу. Что же делать? Скоро опять наступят головные боли, и жизнь станет такой ужасной, что лучше не жить.

Математический ум Ртищевой гибко искал выход из создавшейся ситуации. А, может, Виталий, как сын, обладает экстрасенсорными возможностями Коршунова? Хотя, едва ли. Обычно такие качества развиваются только в среднем возрасте. Но можно попробовать.

– Виталий, попытайся подержать свою ладонь над моей рукой на расстоянии одного сантиметра.

– А зачем, Ольга Владимировна?

– Проверим твою намагниченность, - пошутила Ольга.

Виталий легко принял игру, но Ртищева совершенно ничего не ощутила.

В марсельском аэропорту, к удивлению Виталия и Ольги, их встретил не Коршунов, а вежливый француз среднего возраста и небольшого роста, представившийся управляющим виллы де Нодье. Ольга и раньше знала Гатьена Полана, поэтому сразу спросила:

– Что случилось?

– Мсье Коршунов все объяснит на месте! - твердо заявил Полан и со вздохом отвернулся.

Он вел машину молча, а русские приезжие, чувствуя какую-то беду, тоже безмолвствовали.

 

27.

Толстяк Ксавье Онэ уже давно не только не любил Франсуазу де Нодье, но даже ненавидел сильнейшим образом. Почти открытая связь жены с русским банкиром Ртищевым показала Онэ всю призрачность супружеских уз. Именно тогда он начал размышлять, как достойно выйти из создавшейся ситуации, причем «достойно» означало остаться при деньгах и общественном уважении. Наиболее простым способом было убийство жены, тогда банк оказывался целиком в руках Онэ. Стремительный рост капитала банка за счет связи Франсуазы с русскими заставил француза повременить с выполнением своего решения, ведь с каждым днем его будущих денег становилось все больше и больше. И вдруг произошла неожиданная развязка – мгновенный развод, срочность которого обошлась Франсуазе в кругленькую сумму, но зато она заблокировала или сняла деньги со всех их общих счетов.

Правда, Онэ знал еще несколько счетов, деньги с которых можно было снять, указав соответствующий код. Будучи уверенным, что умная и дотошная Франсуаза уже  распорядилась этими суммами, Онэ обратился к ним, уповая на совсем маленькую надежду. Велики же были его удивление и восторг, когда ему удалось перебросить на свой счет почти триста тысяч долларов.

Эта удача вызвала бессонную ночь. Прежний муж Франсуазы вдруг начал отчетливо и трезво понимать, что, узнав о его таких действиях, она в возмущении может заявить в полицию о его прежнем воровстве. Подобное допустить было нельзя. Онэ за двадцать тысяч долларов договорился с одним из марсельских бандитов, на которого еще ранее, год назад, вышел, об убийстве Франсуазы и ее русского мужа.

Алжирец очень спокойно воспринял предложение Онэ, для него желание француза было совершенно очевидной и необходимой местью. Бандит проник в дом Франсуазы в шесть часов утра. Его опыт показывал, что это лучшее время для совершения подобных дел: в комнатах уже светло, а люди еще крепко спят. Забросив металлическую «кошку» на балкон с открытой дверью, алжирец ловко вскарабкался вверх и легко проник в помещение. Помня в голове расположение комнат, он быстро нашел спальню и увидел спящую хозяйку, но она почему-то была одна. Наверное, русский в туалете, подумал убийца и сходу перерезал Франсуазе горло, потом осторожно стал осматривать ближайшие помещения, но никого не обнаружил.

Бандит не знал, что под кожу бедра Франсуазы был вмонтирован «датчик жизни», находящийся в режиме опроса с постоянно работающим передающим радиоустройством, связанным как с больницей, так и с полицией. Поэтому, когда убийца попытался покинуть дом, то был захвачен спешно прибывшим нарядом полиции.

Алжирец сразу признался во всем, и уже через час в камере оказался сам Онэ, который вначале попытался все отрицать, но на очной ставке убийца с совершенно спокойным простодушным лицом рассказал в подробностях, помогая себе мимикой, замысел Онэ и план его осуществления, отчего француз с безнадежностью махнул рукой и сознался в том, что заказал убийство прежней жены из ревности и мести.

Коршунова случайно спасло то, что он договорился с управляющим домом Франсуазы Гатьеном Поланом о совместной рыбной ловле рано утром.

У Полана была собственная яхта среднего класса, как у многих жителей Марселя. Конечно, можно было выйти в море на большой яхте Нодье, но потребовались бы лишние усилия, привлечение дополнительных людей, чего простая утренняя рыбалка не стоила. Пока в пять часов утра выходили в море, француз опустил за борт большой сачок для сбора приманки. За два-три километра от берега у места лова на крючки насадили маленьких осьминогов, попавших в ловушку. Поскольку карликовые осьминоги продолжали играть щупальцами и на крючке, то рыба очень быстро, даже нетерпеливо захватывала их ртом. В первом десятке выловленных Коршуновым рыб оказался очень красивый экземпляр с оранжевыми и фиолетовыми переливами чешуи и плавников.

– Какая замечательная рыба! - обрадовался Дмитрий Николаевич. – Обязательно покажу ее Франсуазе.

Гатьен Полан скривил губы то ли в усмешке, то ли в брезгливости, отчего его типичное южное французское лицо стало еще более пронырливым:

– Мсье Коршунов, эту рыбу нужно обязательно выбросить – она очень ядовитая. Вам следует знать, что, чем ярче и разноцветнее рыба, тем она более ядовита. Ее окраска предупреждает рыб-хищников и человека – будьте осторожны, если съедите меня, можете умереть.

За два часа ловли рыбакам попалось, наряду с основным потоком улова, еще несколько обманных рыб.

– Так и в жизни, - многозначительно заметил Полан,- самые красивые женщины – самые опасные губительницы мужчин!

Коршунов понял, что Гатьен намекает на Франсуазу и самого Коршунова, но промолчал, поскольку, возможно, француз имел в виду Франсуазу и ее мужа Онэ, к которому, видимо, хорошо относился.

Ловили мужчины до восьми часов, а потом Коршунов заторопился к Франсуазе, поскольку им нужно было ехать в аэропорт, встречать Виталия и Ольгу.

Известие о смерти Франсуазы в первый момент не было воспринято Коршуновым. Он спрашивал, переспрашивал, ничего не понимал, потом впал в прострацию.

– Вам, мсье Коршунов, повезло в том смысле, что убийца был сразу пойман, а так же выявлен заказчик убийства, - постарался хоть как-то привести русского в чувство следователь, - иначе вы сами надолго оказались бы во французской тюрьме, поскольку только у вас существуют явные денежные мотивы убийства мадам де Нодье.

Дмитрий Николаевич с такой тоской посмотрел на окружающих, что все быстро ретировались.

– Какая-то очень странная жизнь, - думал Коршунов, - познакомился с Франсуазой в среду, в четверг мы поженились, в субботу утром ее убили, фактически вместе мы были всего три дня. Почему все так произошло? Может, таким образом вселенское сознание дало мне деньги на расширение Университета всеведения?! Только это слишком большая и неоправданная цена.

Коршунов напряженно всмотрелся в посуровевшие лица появившихся Ольги и Виталия и очень медленно тихо произнес:

– Мою жену убили!

Сказав так, он тем самым воздвиг между собой и Ольгой Ртищевой непреодолимый барьер. Получалось, что все то, что было прежде между ними, уже перестало существовать, что у него совершенно новая жизнь с другой женщиной, которую у него отнял несчастный случай.

– Чем могу помочь? - спросила Ольга.

– Французы думают, что прежний муж Франсуазы заказал ее убийство из любовной мести, но я слышал пререкания Франсуазы и Онэ, она обвинила его в воровстве средств банка: полмиллиона долларов за год. Проверь, если сможешь.

– Постараюсь! - согласилась Ртищева. – Можно возьму Виталия с собой, он мне поможет просмотреть большее количество файлов на банковских компьютерах.

– Виталий, сынок, помоги!

Когда они ушли, Коршунов горько заплакал. Он вдруг понял, что потерял удивительную женщину, которая быстро и решительно восприняла его в качестве очень родного и близкого человека. Именно такой стала теперь и она для него. Решено, он никогда больше не женится и будет вечно чтить ее память.

 

28.

Ольга Ртищева собрала персонал «Нодье банка» и выступила с небольшой речью, ей это легко удалось потому, что ведущие служащие банка знали ее в качестве делового партнера Франсуазы де Нодье.

– Примите мои сочувствия в связи с неожиданной гибелью мадам де Нодье. Для меня случившееся также стало шоком… Но нужно жить дальше. Ради мадам де Нодье, хотела бы, чтобы ее банк продолжал функционировать, а вы все остались на своих рабочих местах. Думаю выкупить банк у мсье Коршунова, последнего мужа мадам де Нодье.

Ольга говорила не очень чисто по-французски, но вполне понятно, она научилась этому за годы общения и дружбы с Франсуазой, и Ртищеву внимательно и напряженно слушали.

– Есть очень важное обстоятельство, которое мы должны совместно разрешить. Думаю, многие из вас с уважением относились к Ксавье Онэ и верите, что он заказал убийство мадам де Нодье из ревности. Но из ревности не заказывают убийство. Если бы каждый француз убивал подобным образом свою подругу, которая его бросила, то на свете не осталось бы ни одной француженки. На самом деле, Онэ убил мадам де Нодье для того, чтобы скрыть свое воровство банковских средств. Нам нужно совместно найти счета за подписью Онэ, которые бы доказали его мошенничество. В этом случае мы установим истинную причину трагедии, и будут ясны мотивы поведения мадам де Нодье, которая столь резко отказалась от совместной жизни и деятельности с Онэ.

Говоря так, Ольга Владимировна вдруг заметила, что один из сотрудников банка, тридцатилетний мужчина, начал непроизвольно краснеть и переступать с ноги на ногу.

– Что вы знаете о делах Онэ?- не могла не обратиться к смущенному сотруднику Ольга. – Помогите нам, ведь вы, наверное, заметили какие-нибудь странные счета.

– Да, - сознался мужчина,- как-то обратил внимание мсье Онэ на сомнительный банковский документ, но он забрал его себе, сказав, что сам во всем разберется.

– Постарайтесь вспомнить о подобных случаях! - обратилась Ольга к персоналу «Нодье банка». – Важны любые мелочи… Я обещаю вам, что приложу все силы для сохранности банка и уговорю мсье Коршунова продать его именно мне.

– А мсье Коршунов не захочет сам управлять банком? - спросил кто-то из ведущих банковских служащих.

– Думаю, что нет, - ответила Ольга,- ведь у него отсутствует необходимый опыт.

К концу дня было выявлено, что Онэ очень умело и толково подворовывал деньги не только собственно у самого банка, но даже у некоторых вкладчиков.

Виталий не столько помогал, сколько мешал Ольге, особенно своими расспросами, но она сознательно хотела, чтобы, во-первых, Коршунов побыл один, а, во-вторых, еще надеялась, что, возможно, Виталий способен снимать ее головную боль.

Служащие банка только в первый момент удивились странной мужской одежде богачки, но Ольгины бриллианты в ушах, на руках и на шее так сверкали, что не было сомнений в экстравагантности мадам Ртищевой.

Мигрень у Ольги началась, когда подвели примерные итоги воровства Онэ за прошедший год. Хотя боли не были очень сильными, но зато всепроникающими, казалось, что каждая частица внутри головы дрожала в такт мелодии: го-ло-ва бо-лит, го-ло-ва бо-лит… Значит, одежда Коршунова уже не помогает, решила Ольга, что и следовало ожидать, поскольку наведенные свойства на ткани, в конце концов, когда-то должны были исчезнуть. Жаль, что Виталий не может помочь.

Когда Ольга вернулась с Виталием на виллу де Нодье, а теперь уже Коршунова, и присела около Дмитрия Николаевича, начав рассказывать о кражах Онэ, головная боль сразу отступила. Коршунов молча слушал, не задавая вопросов, лишь легким жестом руки отослал Виталия из комнаты.

– О чем вы думаете? - не удержавшись, спросила Ольга.

– О странности жизни… Почему Франсуаза почти мгновенно воспылала столь сильной страстью ко мне? Это проявление ее собственной психики или дело бога?

– Есть в том и моя вина, - призналась Ольга,- Франсуаза по телефону спросила еще до вашего знакомства, кто вы такой, а я солгала, что являетесь русским Дон Жуаном, уже соблазнившим меня, как и массу других женщин до того.

– Вы в самом деле так сказали? - спросил не просто удивленный, а даже изумленный Коршунов.

А Ольгу потрясло то, что они снова перешли на «вы», причем совершенно незаметно друг для друга.

– Да, я именно так обманула Франсуазу. Мне верилось, что она проникнется к вам презрением, а получилось иначе.

– Почему вы так поступили?

– Потому что хотела, чтобы вы продолжали желать только меня, приревновала по-женски к очень красивой француженке… Дмитрий Николаевич, простите меня!

Коршунов надолго задумался, снял очки и потер глаза, чувствовалось, что все доходило до него медленно, с трудом, наконец, он смог сформулировать подобающий, по его мнению, ответ:

– Я прощу вас, Ольга Владимировна, если вы честно расскажете мне о том, почему со мной познакомились и навязали свое пресловутое пари! Зачем, черт побери, было нужно это пари и в чем его смысл?

– Если скажу, то окажусь в полной вашей власти, чего совершенно не хочу. Мне достаточно было абсолютной власти надо мной покойного мужа, он меня просто раздавил.

– Но тогда я не могу простить вас… И нам лучше больше не видеться.
          – Вы не испытываете ко мне никаких чувств? - с придыханием спросила Ольга.

– Не знаю, не хочу думать об этом, вы ввергли мою жизнь вначале в поток радости, а сразу потом - в пучину страданий.

– Простите меня! - невольно снова вырвалось у Ольги.

– Нет, не прощу, ведь погибла Франсуаза… Нельзя ради себя ломать жизнь другим; слово, словно снаряд, если попадет в цель, то разорвется и сметет самое близкое и даже далекое…

– Но что же мне делать? - всхлипнула Ольга.

– Что делать? Продолжать жить, если, конечно, сможете жить по прежнему.

– Хорошо, открою свою тайну, - решилась Ртищева, - но дайте мне слово, что не используете ее во вред мне же.

– А я уже не хочу знать вашу тайну, - вдруг разозлился Коршунов, - если вы мне заранее не доверяете, то зачем такому человеку что-то поверять… А сейчас хочу остаться один!

Ольга молча вышла из комнаты, и чем дальше она удалялась от Коршунова, тем сильнее болела голова. Виталий догнал ее, когда она сделала несколько мучительных десятков шагов.

– Ольга Владимировна, что с моим отцом? Мне беспокоить его сегодня или уже нет?

– Хочешь, походим вдоль берега моря? - предложила Ольга. – Перед сном полезно подышать морским воздухом.

Виталий согласился, и они долго гуляли, пока не стемнело. Сын Коршунова что-то говорил, а Ольга молчала, лишь кивала головой в знак одобрения, делала несколько шагов с закрытыми глазами - так болела голова, а потом корректировала свой путь, вглядываясь вперед, определяя, нет ли в песке какой-либо случайной ямки, о которую можно было бы ненароком оступиться.

Когда они вернулись на виллу, Виталий пошел к отцу, а Ольга направилась в ту комнату, которую обычно занимала.

 

29.

К двум часам ночи Ртищева настолько настрадалась от головной боли, что решилась снова приблизиться к телу Коршунова. Дмитрий Николаевич, к ее удивлению, лежал уткнувшись лицом в подушку. Чтобы не разбудить мужчину, Ольга взяла стул и присела почти вплотную к кровати. Две ночные лампы на противоположной стене освещали комнату в достаточной степени, чтобы она заметила, что вся подушка мокрая от слез. Головная боль сразу прошла, и Ртищева облегченно вздохнула. Неожиданно для нее Коршунов, как бы от ее вздоха, перевернулся на спину и очень отчетливо, отчего Ольга поняла, что он вовсе не спал, заявил:

– Знал, что вы придете… И знаю, почему.

– Почему? - очень обрадовалась Ольга, что все разрешится само собой.

– Вы хотите уговорить меня продать вам «Нодье банк»!

От разочарования Ольга дернулась и поглубже устроилась на стуле, со всей силой прижимаясь к спинке.

– Разве я не прав? - безапелляционно спросил Коршунов.

– И да, и нет, - осторожно начала говорить Ольга,- банком управлять очень сложно, нужно иметь опыт…

– Нет более устойчивой коммерческой структуры, чем банк, - снова категорически заявил Коршунов, - и я смогу руководить им.

– А зачем вам это нужно? - удивилась Ольга. – Получив деньги, вы сможете Университет всеведения превратить в учебное заведения мирового уровня.

– Заманчиво, - согласился Коршунов, - но думаю о Франсуазе – она наверняка хотела бы, чтобы именно я продолжал ее дело, творение ее рода.

– Это, конечно, так, - не могла не согласиться с веским мнением Коршунова Ольга, - но вам будет очень трудно, а я могла бы помочь.

– Отчего такая забота? - почти грубо спросил Коршунов.

– Дмитрий Николаевич, вы мне с момента нашей встречи не безразличны!

– Не безразличен?- переспросил Коршунов. – А знаете, сколько дней мы знакомы? Всего девять.

– Знаю! Двадцать первого апреля мы встретились, а сегодня уже двадцать девятое.

– Не «уже», а «еще только»… А что собственно означает утверждение о вашем не безразличии ко мне?

– Не могу всего сказать, - начала Ольга, но Коршунов с обидой ее тут же прервал:

– Какая отвратительная фраза «Не могу всего сказать!». Что скрывается за этой мыслью? Если у вас есть какой-то секрет, то молчите о нем, иначе получается, что вы знаете что-то, что влияет на мою жизнь, но не хотите просветить меня по этому поводу. Вы ведете себя… отвратительно! Чувствую себя какой-то игрушкой в ваших руках. О какой продаже вам банка может идти речь, если ощущаю, что за моей спиной вы что-то замышляете… Или говорите все, или не говорите ничего!

– Дмитрий Николаевич, поверьте, вам ничего не угрожает, а только мне!

– Однако вы должны сказать все! Перестаньте играть в непонятные мне игры!

– Всего сказать не могу! - заартачилась Ольга.

– Тогда не говорите ничего!- подвел итог их пререканиям Коршунов. – Завтра похороны, мне нужно хотя бы два-три часа поспать, чтобы сегодня ничего не напутать.

– А можно посижу около вас? - почти слезно попросила Ольга.

– Опять хотите продолжить свое пари? - возмутился Коршунов.

– Нет, нет, просто мне ужасно одиноко одной.

– Хорошо, - милостливо согласился мужчина, идя на уступки очень красивой женщине, по воле которой вся его судьба изменилась, - можете даже лечь с другой стороны кровати, но только не раздеваясь.

Ольга от радости с таким упоением посмотрела на Коршунова, что у него возникла мгновенная аритмия сердца, которую он невольно с неудовольствием ощутил. Значит, ты еще не равнодушен к этой банкирше, решил Дмитрий Николаевич.

 

30.

Ольга не могла уснуть и даже не пыталась. Ее острый ум в комфортных условиях отсутствия головной боли начал активно анализировать причинно-следственные связи произошедших событий. Все было весьма странно. В течение прошедших девяти дней после ее знакомства с Коршуновым все время приобретал что-то весьма существенное и выигрывал лишь один он, а другие участники только теряли: жизнь, как Франсуаза, или свободу, как Онэ,  или самостоятельность, как она, Ольга. Скорее всего, сам Коршунов не был причастен к этим превращениям в том смысле, что не определял их суть, а влиял косвенно через свое присутствие и соучастие. Тогда кто же является инициатором и управленцем всей череды необычных явлений?

Ответ нужно искать, решила Ольга, в той важной сфере, с которой Коршунов наиболее связан, - во всеведении. Если всеведение представляет собой некую реальную духовную силу, то оно может управлять отдельными событиями на пользу себе, своей сути. Нужно при помощи Коршунова вникнуть во всеведение и понять, почему оно именно так выстроило произошедшие события. А ведь и я являюсь жертвой всеведения, предположила Ольга: оно заставило меня домогаться Коршунова, а потом вывело его на де Нодье. Если так, то вскоре всеведение может выдать меня замуж за Коршунова, в результате чего его возможности по развитию Университета всеведения еще более возрастут.

Лежа до той минуты спиной к мужчине, Ольга перевернулась, взглянула на Коршунова и встретилась с ним глазами.

– Не спится? - спокойно спросил он.

– Вижу, и вам не до сна.

– Право, наверное, не засну, а очень жаль, хорошо бы сегодня иметь светлую голову.

– Вы думаете, что и следующую ночь не уснете?

– Да, скорее всего, не усну.

– Поскольку вы не спите, можно задать вам несколько вопросов? - отважилась Ольга.

Коршунов предложил свой вариант беседы:

– Вы, Ольга Владимировна, задаете вопрос, я отвечаю, потом я спрашиваю вас, и уже  отвечаете в свою очередь вы… Согласны?

– Но не на каждый вопрос можно ответить.

– Тогда поступим так: мы сразу задаем друг другу по вопросу, а затем на них отвечаем, если оба согласны, или их игнорируем в противном случае.

– Можно попробовать, - согласилась Ольга. – Мой вопрос такой: как всеведение повлияло на то, что случилось с нами за эти девять дней?

– А мой вопрос остаётся прежним: почему вы попытались быть вместе со мной, да и сейчас не оставляете этого стремления?

– Не могу ответить на ваш вопрос, – развела руками Ольга, – иначе сильно пострадаю от вас.

– По нашему договору, имею право не отвечать на ваш вопрос, но мне кажется,  что он, возможно связан с моим вопросом. Скорее всего, всеведение, как духовная система, определило всё то, что случилось с нами, ведь без него ничего важного не происходит.

– Расскажите подробнее! – встрепенулась Ольга.

– Чтобы вы меня поняли, нам следует говорить на одном языке, а сейчас вы пока немая, поскольку не знаете даже основ всеведения.

– Так научите меня!

– Почему должен учить вас? Если вы не знаете всеведения, то, следовательно, оно не хочет этого.

– Но разве знающий человек не должен передавать своё знание другим людям?

– А какова будет плата? – впился глазами Коршунов в лицо Ольги.

– Цену назначаете вы.

– Мне не хочется учить вас всеведению, ведь вы с вашим характером способны использовать его во вред людям.

– Это какой же у меня характер?! – с обидой возмутилась Ртищева.

– Продажный! Например, вы продали себя покойному мужу.

– В этом вы правы! – вынуждена была согласиться Ольга. – Но я тогда не знала всех последствий своего замужества, не могла даже представить себе, что стану женой-рабой…

– А отчего вы не ушли от него?

– Много знала о его финансовых махинациях, поэтому муж просто убил бы меня.

– Вы могли бы заявить в управление по борьбе с организованной преступностью.

– Дмитрий Николаевич, неужели вы столь наивны? Российская власть полностью коррумпирована и продажна. Если бы заявила о муже, то меня привезли бы прямо к нему. Мне сам Олег Ртищев, смеясь, рассказывал о том, что в примерно подобной же ситуации одна из жён заявила на своего дельца-мужа, и тогда её привезли к нему на обусловленное место в лесу, и она сама выкопала себе могилу.  Кстати, как вы думаете, изменится ли когда-либо в лучшую сторону власть в России? Мне лично кажется, что пока власть не изничтожит весь русский народ, она не успокоится.

– Не думал, что вы придерживаетесь столь радикальных взглядов… Русскому народу будет всё хуже и хуже до тех пор, пока, отчаявшись, он не приведёт к власти всеведение.

– Такого никогда не будет! – очень громко, почти торжественно, воскликнула Ольга.

– Тогда Земля исчезнет.

– Вы не шутите? Сейчас вы мне кажетесь психом. Не вижу никакой связи между всеведением и судьбой Земли.

– Потому что у вас не хватает знаний, – очень спокойно сказал Коршунов и, чтобы ещё более подтвердить свою тихую, спокойную правоту, прикрыл рот ладонью и сладко зевнул.

Ольга не удержалась и тоже зевнула. Эта зевота их неожиданно примирила, и они одновременно рассмеялись. Но вдруг Коршунов вспомнил о Франсуазе и посуровел. Ольга сразу поняла, отчего улыбка сползла с губ мужчины, и взяла из сочувствия его за руку.

– Я с вами, мой друг.

Это случайно вырвавшееся от полноты сострадания обращение «мой друг» ещё более сблизило их, Коршунов ответил пожатием на порыв Ртищевой, а потом они ещё несколько секунд смотрели в глаза друг другу, пытаясь понять искренность своих проявленных чувств.

 

31.

Похороны Франсуазы де Нодье морально осложнились для Коршунова тем, что Франсуаза, как и все её предки, начиная с Французской революции, были ярыми атеистами. После долгих раздумий Дмитрий Николаевич решил похоронить жену в соответствии с русским православным обрядом погребения. Поэтому были совершены омовение, облачение, отчитывание, затем панихида и отпевание. Когда тело усопшей Франсуазы внесли в марсельский православный храм, то звук колокола возвестил согласно христианскому учению живым, что у них стало одной сестрой меньше. Гроб поставили на середину храма против царских ворот. Лицо Франсуазы было открыто и обращено к востоку, следовательно, ногами в сторону алтаря. Заупокойные моления у гроба не были продолжительными. Ольга Ртищева начала плакать навзрыд, сотрясаясь всем телом, когда после заупокойного канона были пропеты восемь стихир:

«…Горе мне! Сколь тяжкий подвиг совершает душа, разлучаясь с телом! Увы, сколько слёз она проливает тогда, и нет никого, кто бы взмиловался над нею…»

Погребение было осуществлено  на православном кладбище. Священник перед закрытием гроба и положением его в могилу посыпал крестообразно на тело умершей Франсуазы землю и громко, отчётливо произнёс басом:

– Господня земля, и исполнение ея, вселенная и вси живущии на ней.

Ольга Ртищева от этих слов снова забилась в рыданиях. Священник посыпал тело Франсуазы пеплом из кадильницы, а когда гроб закрыли крышкой, которую прибили гвоздями, и стали опускать в могилу и засыпать землёй, торжественно пропел тропарь «Со духи праведных…» Затем он подошёл к Ольге и отвёл её в сторону:

– Дочь моя, не убивайся так, ведь смерть – это врата, открывающие душе путь в Царствие Небесное. Пусть печальны проводы твоей сестры, но они дают надежду на спасение её и каждого из нас.

Ольга так растрогалась, что отдала священнику, примерно её возраста, все наличные деньги, которые у неё были. Когда Коршунов, в свою очередь, подошёл к священнику и захотел с ним расплатиться, тот отказался, сказав, что за всё не только уплачено, но даже переплачено, и указал на Ольгу.

Общественное мнение Марселя раскололось в оценке похорон Франсуазы де Нодье. Одни посчитали решение Коршунова правильным и очень добрым, другие – нарушением традиции семьи де Нодье. Всех также стал волновать вопрос, дадут ли власти Коршунову французское гражданство. Без гражданства он не имел права руководить французским банком и должен был его продать. Но тогда возникало сомнение, будет ли новый владелец во благо банку и Франции. Ведь обиженный русский мог продать банк криминальной структуре, какому-нибудь арабскому шейху, японской или даже китайской компании, которые легко бы в качестве владельца предложили своё подставное лицо с безупречным французским гражданством. Может, всё же лучше дать гражданство добродушному по виду русскому?

Женская половина Марселя склонилась к тому, что Коршунову французское гражданство нужно дать в обязательном порядке, ведь тогда он становился очень завидным вдовцом-женихом. Активность француженок сломила консерватизм власти, и она, чтобы подтвердить возможность и обоснованность своего положительного решения, запросила у российского консула в Марселе гарантию добропорядочного поведения возможного нового француза. Консул с удовольствием дал такую гарантию в виде юридически ничего не значащего письма-рекомендации, тем более, что это позволяло ему подружиться с вальяжным и богатым Дмитрием Николаевичем, который, очевидно, займёт видное место в высшем марсельском обществе.

Больше всего таким развитием событий была довольна Ольга Ртищева.

– А почему бы нам после года траура не пожениться?! - размышляла она. – Во-первых, мы станем более мощной финансовой силой, а, во-вторых, буду всегда здорова.

 

32.

Дела собственного банка «Московские деньги» потребовали возвращения Ртищевой в Россию.

Нисколько не сомневаясь в своей правоте, Ольга присвоила себе две рубашки Коршунова, которые он носил, и, надев одну из них под костюм, вылетела в Москву. Женщину очень радовало то, что из-за такой ее хитрости голова не болела, правда, иногда она ощущала небольшой шум в ушах.

Решая свои банковские дела, Ольга одновременно наводила справки о всеведении и конкретных всеведущих. В одной из последних всеведенческих журналов был опубликован разговор с богом некоего всеведущего Лаврикова Геннадия Ильича, врача по профессии. Удача сама шла в руки, обрадовалась Ртищева. В тот же день она записалась на прием к Лаврикову  в медицинском центре «Мосмед», в котором он работал по вторникам, средам и четвергам.

Подъехав к зданию, в котором на первом этаже размещался «Мосмед», Ольга, пользуясь тем, что окна ее машины были тонированы черным цветом, сняла коршуновскую рубашку, и почти тут же у нее началась головная боль, которая с каждой секундой все более усиливалась.

Лавриков принял ее сразу в соответствии с назначенным временем. Ольга увидела перед собой крепкого мужчину среднего роста, примерно пятидесятилетнего, с еще более добродушным лицом, чем даже у Коршунова. В отличие от Дмитрия Николаевича Лавриков не носил очки, поскольку обладал отличным зрением. Совершенно для нее неожиданно, когда Ольга совсем близко приблизилась к врачу, боль в мозге прекратилась. Значит, Лавриков, будучи также всеведущим, обладает тем же свойством, что и Коршунов, тут же сообразила Ртищева.

– Чем могу быть полезен? - галантно спросил Геннадий Ильич, сознательно используя именно такую форму первичного обращения к больным вместо типично врачебной фразы «На что жалуетесь?» Тем самым он сразу как бы заявлял о партнерских, дружеских отношениях с пациентом.

– Очень даже можете быть полезным! - подыграла ему Ольга. – У меня ужасные головные боли.

– Предлагаю вначале сделать компьютерную диагностику всего вашего организма. Головная боль может иметь много причин…

– Согласна.

– Это будет стоить семьсот рублей.

– Согласна.

– А затем займусь уже вашей головой. Это будет стоить еще пятьсот рублей.

– Согласна.

– Так вы у нас соглашатель, - пошутил Лавриков.

– В данном случае вынужденный соглашатель, - отреагировала Ольга, а затем не удержалась и сама съерничала: – А вы у нас собиратель… денежных знаков!

– Вынужденный собиратель! - отшутился Геннадий Ильич. – Деньги получает владелец «Мосмеда», а мне причитается 28 процентов.

– Обдираловка! А вы не хотели бы иметь собственный медицинский центр?

– Не люблю возиться со счетами, а одно упоминание о налоговой инспекции меня в дрожь приводит.

Затем врач прикрепил к телу Ольги датчики и начал электронный опрос состояния здоровья ее различных органов. Перед Ртищевой на мониторе возникали разные части человеческого тела и строились какие-то диаграммы их соответствия норме.

– Вы женаты? - неожиданно спросила Ольга врача отчего он сильно удивился.

– А какое это имеет значение? - наконец смог вымолвить слово Лавриков.

– Большое, - ответила Ольга, пытаясь быстрее сообразить, как нейтрализовать свою бестактность, и,  наконец, догадалась. – Просто женатому врачу-мужчине доверяю больше, а холостому ведь не все можно сказать, есть проблемы очень интимные.

– Должен огорчить вас, - с сожалением сказал Лавриков, - но я холост.

– А почему? У вас такой мужественный подбородок.

– Три года назад стал заниматься одним интересным научным направлением, а жена посчитала меня сумасшедшим и развелась со мной.

– Вы начали заниматься всеведением?! - не скрывая торжества заявила Ольга.

– Откуда вы знаете? - был потрясен Лавриков.

– Я все знаю, поскольку занимаюсь… всезнанием.

– В самом деле?! - еще более поразился мужчина. – Ну и дела!

– Хотите стать моим учеником? - еле сдержала смех Ольга.

– Постойте, постойте, уж не разыгрываете ли вы меня? - начал догадываться Лавриков, глядя в смеющиеся глаза странной пациентки.

– Это не я, а вы меня разыгрываете! - продолжила игру Ольга. – Разве вы не знаете, что применяемая вами компьютерная диагностика дает разные результаты. Если сделать повторные измерения, показания будут другими.

Лавриков снова изумился, его лицо стало настолько простодушным и даже глуповатым, что Ртищева не удержалась и весело расхохоталась.

– Нет, нет. Давайте будем разбираться!- взял себя в руки врач. – Вас прислал кто-то из моих знакомых. Верно?

– Да, меня прислал ваш очень хороший знакомый… - бог!

Лицо мужчины стало удивленным, но он тут же все сообразил:

– Значит, вы читали статью о моем разговоре с богом!

– Читала… и ничего не поняла!

– Долго объяснять, - сказал Лавриков, - давайте вначале закончим диагностику.

Пока Геннадий Ильич колдовал над компьютером, Ртищева напряженно думала, как использовать на полную мощь в своих целях открывшуюся возможность. Следовало просто купить этого врача, ведь одного его присутствия достаточно, чтобы голова не болела.

– Вы знаете отличие семейного врача от личного? - спросила Ольга.

– Конечно. Личный врач бывает обычно у очень богатых персон или у крупных политиков. Такой врач должен придти на помощь своему подопечному в течение нескольких секунд, поэтому постоянно входит в состав его свиты.

– Я достаточно богата, чтобы позволить себе иметь личного врача, - сказала Ртищева. – Сколько вы сейчас зарабатываете?

– Примерно две тысячи долларов в месяц и даже больше,- ответил Геннадий Ильич, безмятежно глядя в лицо необычной пациентки, хотя, как правило, доход его был вдвое меньше.

Ольга поняла, что Лавриков явно завышает сумму своего бюджета, но лишь язвительно улыбнулась:

– Предлагаю вам пять тысяч долларов в месяц!

– Вы уверенны, что сможете, по меньшей мере, года два выплачивать такую сумму?

– Конечно!

– Но за эти деньги буду только лечить и страховать вашу жизнь, а не выполнять функции дворецкого, дворника, повара или кого-либо еще.

– Конечно!

– Плата за месяц вперед, - заявил осторожный доктор.

– Согласна. Видите, все время выступаю в роли соглашателя.

– А я собирателя, - пошутил Геннадий Ильич.

– Но одно дополнительное условие, - подняла Ольга палец вверх, - вы будете еще учить меня всеведению… Скажите, вы входите в первую десятку всеведущих?

– Наверное, вхожу. Могу научить вас лишь тому, что знаю сам, что не входит в закрытый всеведенческий канон. Более глубокое знание вам может открыть лишь Алексей Веденин, автор всеведения.

– Но Веденин – ужасный человек, он не пропускает ни одной юбки, у него было десять тысяч любовниц. Читала о нем, что он полностью развратен.

– Вы ошибаетесь… Не думаю, что у Веденина было хотя бы десять женщин.

– Вы, как мужчина, пытаетесь поддержать другого ужасного мужчину. Может, ваша жена развелась с вами из-за измены?

– Да, - твердо сказал Геннадий Ильич, - жена не простила мне измену, я изменил обычной жизни, обыденному сознанию и стал всеведущим, а она оказалась антивсеведущей, вот мы и расстались, чтобы не взорваться вместе, не аннигилировать.

– И как вы теперь живете?

– Оставил жене квартиру и ушел в мир, снимаю теперь комнату.

– Вы уже развелись?

–  Почти год назад.

– И теперь копите деньги на собственную квартиру?

– Естественно.

– Помогу вам и в этом. Вы можете временно поселиться у меня, арендную плату с вас брать не стану.

– Почему такое великодушие?

– Ведь вы мой личный врач!

– Но я пока не дал согласия!

– Так давайте, - улыбнулась Ольга.

– Даю… А когда получу деньги?

– Сегодня… Аппаратура, которая находится здесь, ваша?

– Моя.

– Забирайте ее и едем.

– Вот так сразу?

– Я пойду к автомашине, а вы смело потребуйте от своего нанимателя 90 процентов от дохода. Он вам откажет, и вы расстанетесь с ним со спокойной совестью.

– Могу вам верить? - посмотрел Лавриков в очень красивые глаза странной женщины.

– А вы уже поверили! - ответила Ртищева и хотела выйти из комнаты, как вдруг сообразила, что без всеведущего у нее заболит голова.

–  Лучше едем сразу вместе, - заявила она, - а о том, что увольняетесь, позвоните по телефону.

Лаврикову очень понравилась такая решительность его нового нанимателя, и он с удовольствием начал собирать принадлежащее ему имущество: переносной компьютер, медицинские инструменты для осмотра, лекарства и бумаги. Пока мужчина суетился, Ольга мысленно сравнивала его с Коршуновым. Если Дмитрий Николаевич был примерно ее возраста, правда на три-четыре года постарше, то Геннадий Ильич был ее старше лет на двенадцать-пятнадцать. Нужно было признать, что Лавриков смотрелся ничуть не хуже Коршунова, поскольку казался гораздо более мужественным, хотя, возможно, эта мужественность была связана не с самим характером врача, а более тяжеловесными чертами лица.

Смогу ли полюбить Лаврикова, думала Ольга, но ведь меня уже ничто не торопит, он теперь мой личный врач, должен находиться при мне, у меня не будет теперь мигрени, а там посмотрим. Однако Лавриков нищ, а Коршунов равен мне, поэтому следует добиваться именно Димы.

 

33.

Дмитрий Николаевич Коршунов был уверен, что, поскольку у покойной Франсуазы де Нодье не было близких родственников, он является ее единственным наследником. Ему пришлось изумиться, когда о праве на часть наследства заявила некая тридцатилетняя Жюльетта Кассель, точнее, ей пошел тридцать второй год. В заявлении нотариусу говорилось о том, что Франсуаза Нодье хотела обеспечить деньгами и помогала в жизни двум детям Кассель: девятилетнему Франсуа и шестилетней Альбертине. Отцом Франсуа и Альбертины является сидящий в тюрьме Ксавье Онэ, прежний муж Франсуазы. Со слов Кассель, Франсуаза помогала ее детям тайно, о чем Ксавье Онэ, также содержащий семью Кассель, не знал.

Коршунов, хотя отчетливо понимал, что притязания Кассель будут в суде отклонены, решил по собственной инициативе встретиться с ней. Ему важно было понять, действительно ли Франсуаза помогала детям неверного ей мужа. Если помогала, то это свидетельствует о широте души Франсуазы, и щемящая тоска охватила сердце Дмитрия Николаевича.

Жюльетта Кассель по телефону сказала, что говорит по-английски, и поэтому они смогли встретиться вдвоем. Коршунов выбрал берег моря напротив своей виллы, поскольку ему не хотелось пускать незнакомую женщину в дом.

Жюльетту он увидел издалека. Она шла к нему плавно и грациозно, держа туфли в руке и, видимо с удовольствием, погружала ноги по щиколотку в набегающие на песок волны. Кассель была чрезвычайно красива. По виду ей исполнилось лет двадцать, от силы двадцать два. Представлялось невероятным, что она уже мать двух детей школьного возраста. Тонкие брови у Жюльетты были во все лицо и, казалось, уходили концами в боковые волосы. Чуть вздернутый носик был прелестен, а чувственные большой толщины, но малой длины губы походили на сочный бутон. Коршунов не мог отвести взгляда от прекрасных пронзительных глаз женщины, в которых прочитал сильную волю и презрение к себе, мужчине.

– Вам очень повезло с наследством, - непринужденно сказала Жюльетта, - а мне и моим детям нет.

– Хотел бы получить достоверные доказательства того, что моя жена материально помогала вашим детям, - сразу перешел на деловой тон Коршунов.

– Франсуаза де Нодье догадывалась, что я не любила Ксавье Онэ, её мужа, это ее вполне устраивало, сознаюсь, у меня одновременно были и другие мужчины, более молодые и темпераментные. Скорее всего, Франсуазе даже нравилось, что вожу ее мужа за нос. Мне посыльный начал передавать конверты с деньгами при условии, что ничего не скажу Онэ.

– Вы были знакомы с Франсуазой?

– Я-то нет, а она была.

– Но как такое возможно? - удивился наивный Коршунов.

– Не раз замечала, что меня одну, а иногда с детьми, скрытно снимали на телекамеру. Поняла, что мной интересуется жена Онэ.

– Вы сказали ему об этом?

– Нет, он был рохля, совсем никакой в постели, я его не уважала… Когда же он убил Франсуазу, поняла, что плохо знала Онэ, значит, он имел характер.

– То, что вы сообщили, не есть доказательство помощи Франсуазы вашим детям. Это всего лишь ваши слова, домыслы.

– Знаю, но надеялась, что вы, русский, захотите встретиться со мной и поверите мне.

– А чем вы занимаетесь? - спросил Коршунов, который пришел в полное недоумение, не соображая, как ему поступить.

– Рисую… рисую на коже человека.

– Вы делаете татуировки?

– Редко, чаще просто превращаю краской тело человека в цветок или  какое-либо животное. Например, ваше тело легко разрисовать в волка.

– Не понял, это недоброжелательная насмешка или комплимент?!

- Считайте, как хотите, - усмехнулась Жюльетта, говоря это, она так резко повернулась в сторону мужчины, что Дмитрий Николаевич увидел, как ее впечатляющие груди затрепетали в блузке с полуоткрытым воротом.

А ведь она чертовски хороша, невольно подумал он, наверное, даже красивее Ольги Ртищевой, правда, их трудно сравнивать, они совсем разные.

– Так что вы решили? - спросила Кассель, а Коршунов опять увидел в ее глазах какое-то превосходство над собой, даже скрытую насмешку.

Это сильно задело его, и поэтому Дмитрий Николаевич, хотя внутренне решил дать какую-то приличную сумму детям Жюльетты, стараясь казаться равнодушным, произнес:

– Мне нужно время, чтобы подумать.

– На самом деле, вы уже все решили, - догадалась Жюльетта, - но захотели оттянуть время… Не лучше ли выстроить наши отношения прямо сейчас? Ведь вы русский, а русские с их острым умом всегда находят мгновенные ответы на жизненные вопросы. Если вы делаете вид, что затрудняетесь с решением, то, следовательно, что-то затаили тайное…

– Откуда вы знаете русских? - задал вопрос Дмитрий Николаевич назидательным тоном, из чего следовало, что Кассель весьма далека от понимания этого народа.

Снова как бы сверху вниз, взглянула Жюльетта на Коршунова и даже сморщила носик:

– Мне ли не знать русских, если моя бабка по матери была русской!

– Ну тогда вы должны знать несколько русских слов, - сказал Дмитрий Николаевич, не очень веря разбитной француженке.

– Прочитала по-русски всего Льва Толстого, Ивана Тургенева и Ивана Бунина. Уверена, что вы хуже меня знаете этих писателей, да и не только их!

Коршунов совершенно другими глазами взглянул на Кассель. Иметь в Марселе своего человека, знающего хорошо русский и французский языки, чем же плохо?! Нужно предложить ей стать секретарем или переводчиком. Но тут же Дмитрий Николаевич догадался, что не следует спешить с таким предложением: у Жюльетты ведь свое на уме. Поэтому он сказал по-русски:

– Приглашаю вас вместе с детьми покататься завтра со мной на яхте.

– Мой сын завтра учится, дочь – у бабушки, а одна я не поеду, - ответила женщина на совершенно чистом русском языке.

– Почему?

– Вам еще не очень доверяю!

Вдруг Дмитрий Николаевич понял, что чуть не совершил неблаговидный поступок. Разве может он встречаться с другими женщинами, если его жена только что захоронена. Его душа пришла в ужас. Шестого мая будут отмечаться девять дней со дня смерти Франсуазы, пятого июня – сорок дней. С Жюльеттой можно встречаться по делу лишь после пятого июня. Коршунов помрачнел и сказал:

– Мадам Кассель, хотелось, чтобы между нами было, если не полное понимание, то хотя бы вполне честные отношения. Откажитесь официально от ваших притязаний на наследство моей жены. Ваши действия в определенной мере позорят ее имя. Конечно, вы можете спросить, что получите взамен. Отвечу одно – мое уважение. А вот материальная помощь вам – это вопрос косвенный, вытекающий из наших последующих взаимоотношений.

Жюльетта Кассель опешила, этот русский ее совершенно разоружил, нужно было подойти к нему с другой, более выгодной стороны.

– Мсье Коршунов, вы появились во Франции, сразу встретились с мадам де Нодье, и в результате мои дети остались без кормильца и дополнительных средств от нее. Да, формально вы ни в чем не виноваты, произошло стечение обстоятельств, но ведь все они вертелись вокруг вас. Вы, конечно, юридически не обязаны помогать моим детям, но, если вы мудры и совестливы, то вы непременно поступите благородно.

– Мадам Кассель, продолжаю настаивать на снятии вашего иска, а разговор о помощи вашим детям мы можем продолжить после пятого июня, когда после смерти Франсуазы пройдет сорок дней.

Жюльетта невольно сверкнула глазами, и мужчина прочел в них злость, решительность и одновременно… беспомощность.

– Вы настоящий русский, - ушла Жюльетта за фактически ничего не значащую фразу, но тут же другая мысль вызвала на ее лице обольстительную улыбку. – Моя бабушка, как русская, хотела бы встретиться с вами, русским. Поскольку ей восемьдесят пять лет, то вы можете с ней повидаться, не вызывая толков, что у вас уже появился интерес к другим женщинам.

– Расскажите о ней, - заинтересовался Дмитрий Николаевич.

– Это очень длинная, запутанная история, но и весьма необычная, - попыталась заинтриговать Коршунова француженка, - она сама все расскажет, бабушка очень не любит, когда кто-то другой передает историю ее жизни, ее биография принадлежит, по бабушкиному мнению, только ей.

– Она, наверное, даже что-то привирает? - пошутил Коршунов.

– У нее до сих пор очень ясный ум, - обиделась за свою родственницу Кассель, - а лгать ей ни к чему, жизнь ее и так была фантастической.

– Готов встретиться с вашей бабушкой даже на днях, - решил Дмитрий Николаевич, - мне такие люди очень интересны, у них многому можно научиться, понять, как жить правильно.

– Позвоните, и отвезу вас к ней, - улыбнулась Жюльетта, и снова Коршунов в глазах красивой француженки увидел какое-то превосходство над собой, словно он ее ученик или подчиненный.

Чтобы Коршунов не передумал, не изменил решения, а, главное, не заговорил снова об отводе иска на наследство, Жюльетта резко развернулась на 180 градусов и легко побежала от мужчины, выбрасывая вперед ноги, словно цапля, отчего каждый раз были видны ее прекрасные формы ниже пояса.

Даже не попрощалась, обиделся Дмитрий Николаевич, какая-то своенравная натура, но как странно, что, родив двух детей, она сохранила столь стройную фигуру.

 

34.

Новоиспеченный банкир даже не подозревал, какие тесные узы связывали его банк с «Московскими деньгами» Ртищевой. Приходилось находиться в постоянной телефонной связи с Ольгой. Эта зависимость сразу выявилась, когда в «Нодье банк» явился  богатый русский с российскими векселями, которыми занималась только сама Франсуаза де Нодье. Коршунов не знал выкупать ли векселя и позвонил Ртищевой, Ольга, не скрывая ничего, объяснила ситуацию:

– Понимаешь, Дима, - начала она сразу говорить с явным превосходством в голосе, заодно перейдя на «ты», - после дефолта 1998 года многие предприятия расплачивались не деньгами, а векселями со сроками погашения через год, два или даже три года. Но ведь векселедержателю сегодня деньги требуются гораздо раньше в силу непредвиденных ранее обстоятельств. Отдельные банки выкупают подобные, но надежные, векселя за 50-60% их первичной стоимости. Чтобы не рисковать, банки не дают сразу прежнему владельцу эту уменьшенную сумму, а дожидаются наступления срока погашения, добиваясь от предприятия оплаты 80-90 и даже 100% от номинала векселя, а затем расплачиваются с продавцом. В результате, банки получают 30-40% от стоимости векселя. Мой и твой банки разработали рискованную, но зато более выгодную схему. В Москве я проверяю надежность векселя, а затем его владелец едет в «Нодье банк» и сразу, еще до срока погашения, получает реальные деньги в размере 20-30% от номинала векселя. После чего вексель пересылается мне, и банк «Московские деньги» дожимает выпускателя векселя до полной расплаты… Векселя Глухова, который сидит в твоей приемной, мною проверены, ты должен приобрести их за 18% номинала, он согласен.

– А мы не слишком сильно обижаем людей? - спросил Коршунов, уже заранее зная ответ, понимая, что ему нужно или стать твердым, как сталь, или продать банк.

– Даже не буду отвечать на твой глупейший вопрос, - решительно заявила Ртищева, - купи векселя, а потом мне позвонишь о том, с кем их перешлешь, например, со своим сыном.

6 мая, когда исполнилось девять дней со дня смерти Франсуазы де Нодье, Ольга Владимировна Ртищева прилетела в Марсель вместе со своим личным врачом Лавриковым. Один из ее соглядатаев в «Нодье банке» Гийом Дешан, начальник отдела по финансовым операциям с зарубежными странами и, в частности, с Россией, доложил ей о поведении Коршунова. Со слов Дешана, мсье Коршунов безукоризненно соблюдает траур по покойной жене, чему многие французы были весьма удивлены и рады. Так, мсье Коршунов каждый день посещает могилу жены, всюду ходит в траурной одежде и полностью отказался от каких-либо развлечений. Он также заказал заупокойную службу в церкви с поминанием усопшей жены, как положено, в продолжении шести недель.

На девятидневные поминки по Франсуазе де Нодье собрался очень узкий круг близких членов ее семьи, всего человек двадцать: двоюродные и троюродные дяди, тети, братья и сестры Франсуазы. С русской стороны были только Коршунов и Ртищева. Сын Коршунова Виталий еще накануне вернулся в Москву к матери.

Хотя французы делали вид, что доброжелательно относятся к Коршунову, все равно не могли скрыть того разочарования, которое они испытали с переходом фамильного банка к русскому выскочке. Если Ртищеву они обхаживали, ничего не имея против давней деловой подруги Франсуазы, то на Дмитрия Николаевича, как ни казалось незаметно для него, бросали явно враждебные кинжальные взгляды. Коршунов, сидящий рядом с Ртищевой, пожалел, что не пригласил на поминки Геннадия Ильича Лаврикова, которого знал через Алексея Веденина и встречался с ним два раза в Москве. Ощущая себя одиночкой во враждебной среде, Дмитрий Николаевич хотел вначале напиться, но как-то сразу сообразил, что именно этого от него ждут новые родственники. Из противодействия Коршунов только пригублял вино и к окончанию поминок был столь же трезв, как в начале.

 

35.

Пока Коршунов мучился от сердечной боли из-за непонимания его русской отзывчивой души родственниками Франсуазы, Лавриков наслаждался свежим воздухом на берегу моря. Жюльетта Кассель сразу узнала, что в дом Нодье приехало двое русских: подруга Франсуазы, ее местные жители признали сразу, и с ней какой-то крепкий мужчина. Скорее всего, он не будет участвовать в поминках, выйдет в город, а, еще вернее, на пляж, определила догадливая Жюльетта. Поэтому она заранее выбрала позицию примерно в трехстах метрах от виллы. Когда Лавриков подошел к берегу моря и протянул руки в разные стороны вверх от чувственного удовольствия, Жюльетта подпрыгивающей походкой пошла к нему точно так же, как к Коршунову.

Геннадий Ильич сразу увидел приближающуюся на пустом пляже явно к нему, женщину-цаплю, как он про себя назвал незнакомку, у него было хорошо развито боковое зрение, но не подал вида, даже отвернулся в другую сторону, а потом сел на песок, закрыл глаза и подставил солнцу лицо. Действия Лаврикова были шиты гнилыми нитками, Жюльетта сразу поняла, что он ее обнаружил, поскольку голова мужчины слегка дернулась в тот момент. Почему он сделал вид, что не заметил меня, думала француженка, неотвратимо приближаясь к русскому, может, он стесняется женщин или слишком скромен. Однако такое его поведение мне на руку.

Жюльетта подошла к Лаврикову и строго сказала по-русски:

– Мсье, вы нарушаете законный порядок! Здесь нельзя сидеть русским!

Лавриков понял, что незнакомая француженка, отлично говорящая по-русски, просто шутит и решил немного проучить ее:

– Мадам, у вас устаревшие сведения. Видите эту ближайшую виллу, она уже русская, принадлежит Коршунову, и данная часть пляжа, следовательно, уже русская, так что не мне, а вам нельзя здесь находиться.

– Вам палец в рот не клади! - с удовольствием сказала Жюльетта. – Давайте знакомиться.

Лавриков нисколько не возражал против знакомства и, когда они представились друг другу, сделал Кассель предложение:

– Не могли бы вы показать мне Марсель?

– Марсель лучше наблюдать с моря. Попросите у хозяина виллы яхту на завтра, и покажу вам город с неожиданной стороны.

– А что мы будем делать сегодня? - с ярко выраженным сожалением спросил Геннадий Ильич.

– Пойдем ко мне в студию, и я разрисую ваше тело в медведя. Вам это обойдется в сто долларов.

– А почему вы решили сделать из меня медведя?

– Каждый человек похож более всего на определенное животное. Например, мсье Коршунов лучше всего может быть представлен в виде волка.

– А вы знаете, мсье Коршунова? - невольно удивился Лавриков.

– Чего же в этом странного?- начала свою игру Жюльетта. – Ведь вы тоже его знаете.

– Но я знаком с Дмитрием Николаевичем еще по Москве.

– А я сужусь с ним из-за денег мадам де Нодье, его жены. Она помогала моим детям, а, он, видимо, не хочет оказывать содействие далее… Так вы согласны стать медведем?

– А медведь будет хотя бы симпатичным?

– Обещаю вам, что медведь будет очень забавным. Затем сфотографирую вас и дам цветную фотографию, а так же диск для введения вашего изображения в компьютер.

– О, буду, счастлив! - обрадовался Лавриков и решил польстить француженке. – Мои друзья в Москве. Лопнут от зависти.

Студией Кассель оказалось небольшое, но уютное чердачное помещение со стеклянной крышей. Жюльетта протянула мужчине совершенно новые узкие плавки:

– Тело должно быть максимально обнажено для рисунка… Кстати, стоимость плавок входит в сто долларов.

Женщина отвернулась, а Лавриков уже через две минуты оказался в одних плавках. Жюльетта внимательно осмотрела тело русского, а потом предложила лечь на кушетку, уже покрытую белой бумагой. Рисовала она больше часа, используя растительные легко растворимые красители. Когда Геннадий Ильич взглянул на себя в большое зеркало, то удивился своему почти полному сходству с медведем. Его тело было словно в бурой шерсти с крупными завитками, а лицо казалось явно медвежьим, особенно нос.

– Вам нравится?- спросила Жюльетта, чувствуя внутри себя замирание сердца, ей почему-то очень захотелось, чтобы русский был рад своему художественному перевоплощению.

– Даже не знал, что именно такой! - очень серьезно ответил Геннадий Ильич. – Как же мы близки к разным животным.

Потом Жюльетта сфотографировала его в разных ракурсах, а Лавриков исподтишка любовался красивой женщиной. Затем Жюльетта показала ему на экране цифрового фотоаппарата все снимки, которые она посчитала удачными. Лаврикову они все понравились, он насчитал восемнадцать фотографий, и попросил за добавочную плату все сохранить. Жюльетта переписала фотографии на диск и распечатала их также на цветном принтере, используя толстую глянцевую бумагу. Геннадий Ильич был восхищен, ему совершенно не было жалко двести долларов за отличную работу.

– Вы замечательный художник данного нового направления! - сказал он Кассель. – Горжусь, что познакомился с вами.

Жюльетта была очень довольна, особенно растрогали ее слова о том, что мужчина гордиться знакомством с ней. От полноты наступивших чувств, она спросила русского, мысль пришла помимо воли:

– А вы не хотите сами попробовать кого-то изобразить?

– Но на ком? - удивился Лавриков. – Однако попробовать очень бы хотелось. – И мужчина очень нежно посмотрел в глаза француженки.

– А давайте на мне! - предложила Жюльетта, чувствуя, что с ним было не просто легко, но даже очень приятно, он словно бы излучал добро. – Только, мсье Лавриков, есть одно обстоятельство, которое меня несколько смущает… Вы увидите мои груди! Дело в том, что бюстгальтер не позволит проявиться всему вашему творческому порыву. Поэтому в этом виде живописи на женском теле должны быть трусики бикини. Если вас это не смущает, то можем приступить.

Геннадий Ильич, стараясь скрыть дрожь в голосе, заметил, что данное обстоятельство его не смущает, ведь он по профессии врач и видел очень много разных женских грудей, к которым относился совершенно утилитарно: болит или не болит. Жюльетту очень обрадовало, что ее новый знакомый - врач.

– Моя бабушка, русская по происхождению, в последнее время стала как-то странно кашлять, целый день ничего, а потом вдруг очень сильно раскашляется, прямо до содроганий. Ее так жалко. Вы ее не посмотрите?

– Обязательно посмотрю,- пообещал Лавриков и отвернулся, тем самым, позволяя Жюльетте раздеться.

Чтобы сразу не смущать русского, Кассель легла на живот, а он приступил к рисованию.
          – Кого вы хотите из меня изобразить? - поинтересовалась Жюльетта.

– Это еще секрет,- нашелся Геннадий Ильич.

– Тогда пока подремлю… Можно?

Через полтора часа Жюльетта увидела в зеркале самую настоящую рыжую лису.

– Как здорово! - ахнула она. – А ведь вы, наверное, угадали мой характер. – Как вы умело удлинили глаза и рот. Все замечательно! Получатся чудесные снимки.

После того, как различные изображения Жюльетты в виде лисы были распечатаны, она вдруг решительно взглянула на Лаврикова:

– А ведь вы очень умны и наблюдательны. Я, значит, Лисичка-сестричка, вы – Медведь, а Коршунова можно изобразить в виде Волка. Получится, как в русских сказках, троица персонажей: волк, лиса и медведь.

– Вы столь сильно не любите Коршунова? - спросил Лавриков, стараясь казаться безмятежным, нейтральным.

– А за что мне его любить? С его появлением погибла мадам де Нодье, и попал в тюрьму мой любовник Онэ. Они оба помогали мне и детям.

– А ваши дети от Онэ? - поинтересовался Геннадий Ильич, которому было интересно все, что касалось Жюльетты, было с ней связано.

– А можно я солгу или даже не отвечу?

– Можно, но зачем?.. Я ведь никому ничего не расскажу, и вопрос задал лишь потому, чтобы лучше узнать о вашей жизни… Простите, что невольно вмешиваюсь в вашу личную жизнь! Сказывается моя профессия врача.

– Я вам доверяю. Мои дети Франсуа и Альбертина вовсе не от Онэ, а от двух других любовников… Не смотрите на меня такими осуждающими глазами! Допускается при выпуске и продаже презервативов, чтобы лишь один из двухсот был дефектным, пропускающим сперматозоиды, - на мое несчастье мне попались как раз таких два, аборт делать не захотела из принципа, вот и появились дети.

– И хорошо, что появились! - улыбнулся Лавриков своей добродушной улыбкой.

– Тоже так считаю, правда, каждый раз, когда узнавала о непредвиденной беременности, приходила в ужас.

– Мне понятны ваши чувства, ведь принял роды у пяти тысяч женщин, а потом, когда стал главным врачом роддома, администраторская работа мне так не понравилась, что ушел от нее на вольные хлеба: как раз началась перестройка и стал частным врачом-универсалом, сменив при этом несколько медицинских центров… А сейчас служу личным врачом у банкирши Ртищевой.

– Вы и спите с ней? - легко спросила Жюльетта.

– До этого еще не дошло, - усмехнулся Геннадий Ильич, - и думаю, что никогда не дойдет.

– Почему, она же свободная женщина, а вы очень приятный мужчина, причем общаетесь с ней, как врач, на уровне, весьма близком к интимному?

– Скажу честно, через год-два скоплю деньги на квартиру, прежнюю оставил жене, а потом лягу на дно: буду принимать редких больных у себя дома, леча по собственной экспериментальной методике, основанной на всеведении.

– На всеведении? - удивилась Кассель. – Я правильно поняла, «на всеведении» или, может, на всевидении?

– На всеведении, от слова ведать, хотя в древние времена у славян корни «вед» и «вид» были по смыслу очень близкими, и поэтому всеведение и всевидение во многом схожи… Простите, что задам вам еще один вопрос: неужели деньги от четы де Нодье и Онэ были для вас столь важны?

– Не для меня, а для детей! Онэ их испортил подарками, поэтому сейчас мой сын и дочь воспринимают последние события катастрофическими для себя. Шестилетняя Альбертина спросила, мама, мы станем бедными, на что старший Франсуа ей сам ответил, что теперь будем одеваться и питаться, как алжирцы.

Коршунов сочувственно кивнул головой в знак одобрения действиям француженки, а потом спросил, как ему из медведя снова превратиться в человека.

– В моей студии нет ни душа, ни ванны, - обвела руками стены Жюльетта, - только умывальник, поэтому краски с тела снимаются мокрой тряпочкой, которая тут же под струйкой воды снова делается чистой… Приходиться помогать друг другу, чтобы отмыть спину… Станьте около раковины, помогу вам.

Кассель умело и решительно смыла краску не только со спины русского мужчины, но и ниже плавок, поскольку сам, очевидно, он эти места не смог бы отмыть тщательно. Помогая, в свою очередь, Жюльетте, Геннадий Ильич еще раз подивился красоте ее тела. Очень длинные ноги поневоле заставляли ассоциировать Кассель с женщиной-цаплей. Нужно было разрисовать ее цаплей, посожалел Лавриков, но тут же сам с собой не согласился, поскольку лицо Жюльетты очень отчетливо напоминало лисью мордочку, правда, мордочку весьма прелестной лисы, и лисья черта была более для нее характерной, чем ноги и походка цапли.

 

36.

Дмитрий Николаевич Коршунов во вторник утром долго не мог решиться, ехать ли ему в гости к бабушке Жюльетты Кассель, но, узнав, что Ртищева и Лавриков непременно хотят видеть русскую старушку, дал согласие на поездку. Екатерина Петровна Артамохина, хотя жила на окраине Марселя, но с западной, а не с восточной стороны города, где располагалась вилла де Нодье, поэтому к ней добрались примерно через час. Русские увидели улицу, покрытую булыжником, по которой чинно шли три пожилые француженки с собачками на поводках. Жюльетта показала им магазин своей бабушки, совсем крохотное помещение, в котором на стенах висело несколько женских сумочек.

– Если случайный прохожий забредет сюда, - со смехом сказала Кассель, - то ему очень не повезет: бабушка разговорит его и непременно заставит купить что-нибудь. Она станет расспрашивать покупателя о жене или муже, о взрослых детях, рекомендуя свой товар в качестве лучшего подарка родным или самому себе… А сейчас вы посидите в кафе, а я предупрежу бабушку. Точнее, она знает, что вы придете, но ей требуется минут двадцать, чтобы привести себя в порядок и сесть, как она говорит правильным образом, все же ей восемьдесят пять лет и недавно она перенесла инфаркт.

В кафе русским предложили креп – блины из серой муки, в которые заворачивалось то, чего хотел едок: джем, зелень, мясо, грибы, рыба… Мужчины взяли креп с мясом, а Ртищева со сметаной. Несколько собачек, которые уже, видимо, надоели друг другу, изобразили ссору, но на них никто не обращал внимания. Двое детей, поев, поднялись по лестнице на второй этаж.

– Там – дискотека, - пояснила Ртищева, которая хорошо зная Марсель, старалась передать свое знание Коршунову и Лаврикову, - пока родители сидят внизу, беседуя о жизни, дети наверху танцуют, играют в автоматы, а вот на третьем этаже – бильярдная, где можно и выпить.

– Хорошо продуманно, - заметил Коршунов, чтобы хотя бы что-то сказать, а его душа продолжала испытывать щемящую тоску и боль за Франсуазу.

– Такое впечатление, - продолжила Ольга Ртищева, - что марсельцы как будто не работают, а лишь гуляют по городу. Насколько мне известно, они не готовят пищу дома, а ходят в подобные кафе. Утром, например, они заказывают чашку кофе и сухой хлеб с джемом - это считается полным завтраком.

 – А что самое характерное для Марселя? - спросил Лавриков Ольгу.

– По мне, так цветы, кругом цветы, никогда не видела столько крупных бутонов роз… И еще – утро, оно в Марселе особое: чистое небо, туман и ветер. Мне всегда казалось, что эти три признака взаимно исключают друг друга: если ветер, то не должно быть тумана, но он есть и бывает очень плотным.

Вошедшая в кафе Жюльетта прервала речь Ртищевой:

– Бабушка ждет и очень волнуется, будьте с ней поласковей!

Екатерина Петровна приняла гостей, сидя за большим креслом с резными ручками и спинкой, выполненным в конце девятнадцатого века.

 – Это кресло старше меня на двадцать лет, - непринужденно заметила она, - наверное, хорошо, что вещи могут быть старше людей, своих владельцев, подчеркивая тем самым устойчивость материального мира и бренность живого…  Мне осталось жить совсем немного и каждый прожитый день словно подарок судьбы.

Говоря так, Артамохина настолько весело и лукаво взглянула на пришедших русских, что большие черные пятна на кистях ее рук от произошедших при инфаркте кровоизлияний  уже не пугали, а казались чем-то случайным, явно проходящим.

Неожиданно для всех бабушка Жюльетты впилась глазами в галстук Коршунова, не представлявший собой ничего особенного, правда, тона были хотя и не очень яркими, но все же праздничными:

– О, какой красивый галстук! А можно мне его потрогать?

Коршунов сразу удовлетворил просьбу и уже совсем вблизи увидел веселые глаза старушки. Та, с удовольствием пощупав кончик галстука, сказала:

– Люблю трогать красивые вещи… А вы, господин Коршунов, не имели ли в своем роду прадеда по имени Дмитрий Иванович?

Дмитрий  Николаевич даже вздрогнул от неожиданности и, не в силах быстро сообразить, начал перечислять вслух:

– Мой отец – Николай Федорович, дед – Федор Дмитриевич, следовательно, моего прадеда точно звали Дмитрием и, вроде бы, по отчеству он был Ивановичем… Да, припоминаю, что он Дмитрий Иванович.

В глазах Артамохиной засветилась искра удовольствия:

– Наша встреча – знак судьбы… А скажите, господин Коршунов, что вы знаете о смерти вашего прадеда?

– Помню, отец говорил, что его дед, то есть мой прадед, погиб в Первую мировую войну, а его отец, а, значит, мой дед – во Вторую, точнее Отечественную.

– А в каком месте погиб ваш прадед? - продолжила пытать Коршунова Екатерина Петровна, все более возбуждаясь, она даже хотела встать с кресла, но расторопная Жюльетта ей не позволила, положив руки на бабушкины плечи.

– Не знаю, - сознался Дмитрий Николаевич, - прадед и дед же мои погибли, знал лишь отца, а он почему-то ничего не говорил о своем деде.

– Тогда сообщу вам, как умер ваш прадед, - твердо заявила Артамохина, и лицо ее вмиг посуровело. – Мой отец Петр Евгеньевич и ваш прадед Дмитрий Иванович были друзьями, вместе учились в парижском университете. Когда началась Первая мировая война, как и целый ряд русских студентов, решили вступить во французскую армию, чтобы быстрее начать бить немцев, общих врагов французов и русских. Ваша прабабушка с годовалым или двухлетним сыном, точно не знаю, была в России, а моя мама, уже беременная мною, - в Париже вместе с отцом.

Со слов моей матери, русские студенты в Париже, любившие самозабвенно Францию и Россию, собрались вместе и 21 августа 1914 года пришли в рекрутское бюро по набору иностранцев во французскую армию, расположенное во Дворце инвалидов. На месте бюро сейчас висит мемориальная доска из мрамора: «21 августа 1914 года свободные народы пришли сюда, чтобы защитить Францию». От моего отца осталась только эта памятная доска, и раз в год, бывая в Париже, кладу под нее букет красных роз.

И вот этих русских молодых людей, патриотов-волонтеров, весьма образованных, умных и высоконравственных, сознательно убили, их расстреляли… И кто, думаете, господин Коршунов, совершил столь мерзкий поступок?! Сами французы! А за что? За то, что эти русские любили Францию больше, чем сами французы.

От сильного горя Екатерина Петровна вся задрожала и заплакала.

– Ну, бабушка, перестань, тебе же нельзя волноваться, - попыталась успокоить Артамохину Жюльетта и начала нежно гладить старушку по голове, - бабушка, перестань плакать и лучше расскажи нашим гостям, как погибли мой дедушка и прадед Дмитрия Николаевича.

– Да, да, - согласилась Екатерина Петровна, - все, все расскажу.

У нее были короткие седые волосы той стрижки, которая называется «под мальчика», отчего лицо казалось более моложавым. Неожиданно для всех Артамохина улыбнулась и даже рассмеялась:

– Вижу, напугала вас… Но вы меня не бойтесь, не обращайте внимания на бред старухи!.. Правда, это не бред, все отчетливо помню, мама мне много раз все рассказывала… Могу забыть, что со мной было сегодня, вчера, но то, давнее, хорошо видно.

– Расскажите обо всем во всех подробностях? - попросил Коршунов, пришедший в сильное волнение.

– Их направили в иностранный легион, а не в обычные войска. Представляете, культурные русские студенты оказались в подчинении французских сержантов, навострившихся до того безнаказанно убивать безоружных арабов в Африке. Для сержантов русские интеллигенты были противнее, чем арабы, ведь русские были много культурнее сержантов и, естественно, подсмеивались над излишним солдафонством и глупостью своего начальства.

Русский бунт  произошел летом 1915 года в Курландоне. Волонтеры зашли в кафе, в котором до них уже напился французский сержант того же взвода. Издеваясь над русскими, он приказал им уйти, поскольку русским собакам нечего делать среди людей. Они проигнорировали сержанта, сделав вид, что он для них не существует, тогда француз ударил кулаком одного из русских в лицо. Сержанта вытолкали за дверь, а он тут же привел группу разъяренных сержантов. Озверелые французы, угрожая оружием, стали издеваться над русскими…, - Екатерина Петровна снова начала плакать и уже говорить сквозь слезы, - моего отца раздели донага, облили ружейным маслом, а в рот затолкали половую тряпку. Потом появился патруль, сержанты потребовали, чтобы всех русских арестовали, а в патруле, господин Коршунов, был ваш прадед Дмитрий Иванович, и он наставил винтовку на сержантов… Потом все русские волонтеры, которые находились в Курландоне, восстали. Французские офицеры и сержанты были так напуганы, что разбежались, ведь никогда еще не видели сплоченных русских в дикой ярости… К концу дня жандармы арестовали три десятка бунтующих русских. Состоялся скорый военный суд, семь человек приговорили к расстрелу, остальных - к каторге, там они и погибли… Так что, господин Коршунов, мой отец Петр Евгеньевич Артамохин и ваш прадед Дмитрий Иванович Коршунов были расстреляны за любовь к Франции. В момент смерти русские кричали:

– Да здравствует Россия и Франция! Долой Иностранный легион!

- И я, дочь Петра Евгеньевича Артамохина, ненавижу французов, и представляете, каково мне жить среди них, хотя родилась во Франции…

Жюльетта снова начала гладить бабушку по голове, а потом сказала гостям:

– Наверное, лучше сейчас прервать беседу!

Когда Коршунов, прощаясь, поцеловал руку старой женщине, касаясь губами черного пятна от кровоизлияния на кисти, Артамохина потрогала его галстук и сказала:

– Замечательный галстук, он очень идет вам, вы такой красивый!

 

37.

Рассказ Екатерины Петровны Артамохиной о гибели русских волонтеров, о расстреле его прадеда настолько потряс Дмитрия Николаевича Коршунова, что он решил вернуться в Россию, продав «Нодье банк», о чем сразу же сообщил Ольге Ртищевой:

– Не могу больше здесь находиться, если бы мой дед не родился в 1913 году, то есть прадед не зачал бы его до расстрела, то меня не было бы!

Ощущая себя полностью защищенной от мигрени за счет найма Лаврикова, Ртищева вдруг сразу сообразила, что может купить французский банк, доставшийся недотепе Лаврикову, совсем за дешево. Поэтому она приняла смиренный вид и сказала:

– Я тоже передумала приобрести «Нодье банк», поэтому вам придется найти другого покупателя… Конечно, могу выступить в роли перекупщика, чтобы выгодно продать банк другому лицу, но данная овчинка выделки не стоит.

– Но почему? - удивился Коршунов. – Соединение «Нодье банка» и «Московских денег» под единым управлением весьма выгодно, как вы сами раньше говорили, что же изменилось?

– После встречи с президентом России стала очень авторитетным банкиром, что уже привлекает капитал, а сомнительные, пусть и выгодные, операции с участием «Нодье банка» меня уже не прельщают, поскольку быстро испортят мое реноме – завистники и конкуренты постараются!

Коршунов понял всю правоту слов Ртищевой, в то же время соображая, что ему самому практически невозможно найти достойного покупателя, поэтому перешел на какой-то даже просительный тон:

– Ольга Владимировна, вы уж помогите мне продать банк… и все остальное! Хочу заниматься лишь Университетом всеведения.

– Хорошо, уважу вашу просьбу, - кивнула головой Ольга, словно делала одолжение, - но если вы хотите продать банк быстро, то будут дополнительные потери.

– Согласен!

– Тогда нужно сейчас от вас составить  письмо-поручение на мое имя с определением тех действий, которые вы доверяете мне совершить.

Коршунов взглянул на Ртищеву, несколько настораживаясь, но ее лицо было совершенно безмятежным.

– Пойду набросаю план письма, - сказала Ольга,- а потом совместно его уточним.

Работая над текстом, Ртищева злорадно улыбалась, с удовольствием внося в него возможность максимальных прав для себя. Настроение женщины было великолепным, даже упоительным, поскольку, ограбив Коршунова, отплатив ему за прежние денежные потери, она тем самым могла уже не выходить за него замуж, и кроме того, что было даже главным, - научилась снимать мигрень без присутствия самих всеведущих: Лаврикова или Коршунова. В отличие от Коршунова с его футболками, Лавриков носил майки, которые Ольга через день-два отбирала, говоря, что незачем тратить время на стирку, и заменяла на новые. Мужская майка, носимая Лавриковым, под платьем была совершенно незаметна, что создавало еще большее ощущение комфорта и защищенности от головной боли.

В отличие от радующейся Ртищевой Коршунов наедине стал приходить во все более мрачное настроение, наконец, не выдержав, позвонил Веденину в Москву. Поняв ситуацию, Веденин в деликатной форме отругал Дмитрия Николаевича. Ошибка твоя, заявил он, состояла не только в том, что ты забыл применить всеведение к собственным обстоятельствам, не поняв того, что деньги были даны свыше для Университета всеведения, но и в игнорировании Геннадия Ильича Лаврикова, твоего же духовного собрата; постарайся совместно с ним преодолеть возникшие трудности.

Охватив руками голову, Коршунов после раздумий вынужден был согласиться с мнением автора всеведения, поэтому, найдя Лаврикова, сразу рассказал обо всем, что мучило. Лавриков тут же обратил внимание на возникшую дополнительную проблему:

– Чтобы продать «Нодье банк», вам нужно вступить в наследство, уплатив Франции соответствующий налог на наследство. На покрытие этих расходов может быть использована часть уставного фонда банка. Но затем при продаже снова придется платить налог. Опять расходы…

– Знаю, как не платить налог за продажу банка, - сразу сообразил Коршунов, - нужно, фактически продав банк, формально лишь передать управление им в другие руки… А теперь, что касается письма-поручения для Ртищевой, совершенно ясно, что она хочет максимально обмануть меня, но ее ждет сюрприз, подпишу составленное поручение, но не на ее имя, а на ваше!

Хотя Лавриков в душе изумился, но не подал вида, лишь сказав:

– Тогда банкирша меня уволит!

– А сколько денег вы потеряете?

– Думал за два года работы с ней скопить сто тысяч долларов на московскую квартиру…

– Заплачу вдвое больше, если вы поможете продать банк! Согласны?

– Конечно.

– Все никак не могу понять, отчего Ртищева связалась вначале со мной, а потом – с вами?! Видимо, все дело в том, что мы оба всеведущие.

– Видимо, так, - с готовностью согласился Лавриков, - думаю, у нее сильные головные боли, которые исчезают в нашем присутствии…

– Или если она надевает нашу одежду, - догадался Коршунов.

– Тогда в чем механизм эффекта? - задумался вслух Лавриков.

– Геннадий Ильич, вам лучше знать, вы все же врач.

– Очевидно, что ее духовное тело дефектное, часть ячеек разрушена. При контакте с нами ее дух гармонизируется и плотское проявление болезни в виде мигрени исчезает.

– Несчастная женщина, - невольно посочувствовал Ртищевой Коршунов, - ненавидя мужа за антидуховное безжалостное стремление к деньгам, она после его гибели сама стала такой же…

– Почти такой же, - уточнил Лавриков. – Но как ей помочь.

– А стоит ли? - вздохнул Коршунов.

– Вы считаете, что ей не следует объяснить основы всеведения, чтобы она поняла смысл происходящего с ней?

– Она просто не поверит!

– Скорее всего, не поверит, - согласился Лавриков.

– Только какое-то исключительное событие может заставить ее задуматься над смыслом жизни, - завершил разговор Коршунов, - поэтому пока не будем вмешиваться в ее судьбу всеведенческим способом.

 

38.

Ртищева была весьма довольна составленным документом, который позволял сразу взять на себя управление «Нодье банком». Она настолько была рада счастливым для себя случаем, что ее острый ум не насторожился от вежливо безразличного взгляда Коршунова, который слушал ее хитроумное витействование, совершенно не вникая в суть произносимых слов, думая в этот момент о зигзагах судьбы, о смерти Франсуазы и о своем будущем. Когда Ольга под конец объяснила Дмитрию Николаевичу, как ему повезло, что она согласилась принять участие в продаже банка, и сделала сознательную паузу, ожидая его непременной благодарности, мужчина, словно очнулся, и тихо, но очень твердо сказал:

– Письмо-поручение составлено очень грамотно, менять почти ничего не нужно, кроме одной важной детали: своим порученцем назначаю не вас, Ольга Владимировна, а Геннадия Ильича Лаврикова.

Ртищева в первый момент недоуменно взглянула на собеседника, может, он шутит или лишился ума, но, увидев ясные и пронзительные, все понимающие глаза, пришла в неистовство:

– Почему вы сразу не сказали о своем решении, заставив меня распинаться перед вами почти сорок минут?! Что за издевательство?!

Поскольку Коршунов промолчал и лишь презрительно улыбнулся, Ольга, еще более воспалившись, судорожно схватила подготовленные бумаги и порвала на мелкие части.

– Думал, что мы хорошие друзья, - спокойно сказал Коршунов, словно ничего не произошло, - а оказалось, что наши духовности совершенно различны.

– Да, уж различны! - начала отходить Ртищева, решив, что переборщила, лучше было сохранить с недотепой, который вдруг превратился сразу в хитреца, хотя бы сносные отношения, чтобы не прервались деловые контакты. – А с Лавриковым вы говорили? Он согласен?

– Мы оба всеведущие, поэтому поможем друг другу, - заявил Дмитрий Николаевич, - ведь нас как раз объединяет дух.

– Но Лавриков - мой наемный служащий! - вырвалось у Ртищевой.

– Но ведь он не раб ваш, поэтому может при желании начать другую деятельность.

– Двое мужчин объединились против одной женщины, - решила перевести разговор в более спокойное русло Ольга, умело начав с шутки.

– Но зато против великой женщины! - отшутился Коршунов и тут же добавил, - не обижайтесь, Ольга Владимировна, но мне совсем не просто сейчас, и душа болит, и дух ослаб…

– Понимаю, - очень сочувственно сказала Ольга, стараясь вложить в фразу все свое обаяние, - и хочу вас заверить, что приду на помощь, как только вы попросите.

Коршунов хотел заявить, что не нуждается в подобной помощи, но потом пересилил себя и очень просто сказал:

– Спасибо!

– Спасибо – да или спасибо – нет! - не удержалась Ртищева поддеть мужчину, чтобы сохранить к себе хоть какое-то уважение за произошедший инцидент.

– Спасибо – не знаю какое! - ответил Дмитрий Николаевич и, встав, поцеловал Ртищевой руку, отчего у нее екнуло сердце, правда, не понятно, то ли от боли, то ли от надежды.

 

39.

Мнение Жюльетты Кассель о Дмитрии Николаевиче Коршунове сразу резко изменилось в лучшую сторону после того, как она узнала о причинах гибели его прадеда: их семьи оказались объединенными историей почти столетней давности, и эта связь порождала тонкие, фактически родственные человеческие чувства и отношения. Коршунов стал для нее своего рода троюродным братом, у которого теперь уже было неудобно просить денег: как он решит, так пусть и будет, ему виднее, ведь не обидит же он свою обнаруженную судьбой сестру. Чтобы сделать приятное русским мужчинам, Жюльетта предложила показать город:

– У каждого города есть свои тайны, известные только местным, а у Марселя подобных тайн больше всего.

Ольга Ртищева, обиженная на Коршунова и Лаврикова, решительно отказалась от совместной экскурсии под предводительством Жюльетты в роли гида, сославшись на то, что уезжает в Москву и нужно время на заказ билета и сборы.

Мужчины и Жюльетта поехали на автобусе по узким улицам армянского квартала на самую гору и по лестнице поднялись к Базилике Девы-Хранительнице (Нотр-Дам де ла Гард). Открылся прекрасный вид на весь Марсель. Рассказывая о марсельских кварталах, Жюльетта отчетливо видела и ощущала, что русские не столько ее слушают, сколько разглядывают жестикуляцию рук и движение тела.

– Кого же мне предпочесть? - напряженно думала француженка. – Коршунов на десять лет меня старше, Лавриков – на двадцать, Коршунов богат, Лавриков имеет средний достаток… А что говорит сердце? Кто ему ближе? Пока дороже Лавриков. Но все дело в этом «пока»! С каждым днем теперь Коршунов догоняет Лаврикова… А знают ли они, что творится в моей душе?

Улыбнувшись одновременно обоим мужчинам, Жюльетта опустила уставшую от показа правую руку и сказала:

– А сейчас войдем в собор, который представляет собой две церкви, поставленные одна на другой. В нижней находятся усыпальницы, и она темная, верхняя более светлая, на ее стенах развешаны картины с  изображениями морских сражений. На самой вершине расположена статуя Девы Марии…

Коршунов вдруг ощутил сильнейшее желание увидеть Ольгу Ртищеву. Он представил себе, как Ольга, вернувшись в Москву, начнет ужасно мучиться головной болью. Но почему она не попросила о помощи, задал он сам себе вопрос и тут же ответил: она слишком горда, чтобы унизиться такой просьбой. Однако тут же пришла другая мысль: несчастная женщина боится попасть в зависимость от мужчины, который, возможно, начнет поступать с ней точно так же, как погибший муж. Внезапно Дмитрий Николаевич вспомнил, как Ртищева хотела обмануть его при продаже банка, но теперь это весьма неприятное ощущение стало второстепенным, главное было помочь Ольге.

– Вынужден покинуть вас! - твердо объявил Коршунов своим спутникам, которые пришли в совершенное недоумение. Мужчина побежал по ступеням вниз, а Жюльетта взяла Лаврикова под руку, чтобы почувствовать хоть какую-то защищенность от странного поведения русского, к которому только что начала благоговеть.

– Он всегда так ведет себя? - спросила она.

– Не знаю… Мне кажется, он решил увидеться с Ртищевой перед отъездом… Наверное, хочет сказать что-то важное… Думаю, хочет помочь ей.

Жюльетта, хотя и не была сильно набожной, с учетом обстановки, их нахождения непосредственно у собора Девы Марии, взглядывания в золотую скульптуру, полностью уверилась, что Богоматерь однозначно указала свой выбор: Лавриков – вот тот, кто нужен Жюльетте, а Коршунов явно отослан другой женщине. Нисколько не сомневаясь в своем праве на совершение поступка, который определит ее дальнейшее поведение с русским врачом, Кассель поцеловала Лаврикова в щеку, а потом, не отрывая губ от кожи, в рот. Потрясенный Геннадий Ильич лишь на секунду заколебался, а потом страстно ответил на поцелуй.

Осмотрев собор, они вышли из него взявшись за руки.

– Что тебе показать? - спросила Жюльетта, подчеркивая переходом на «ты» свое право на новые, уже особые отношения с мужчиной. – Хочешь, посмотрим старый корсиканский квартал Ле Панье, в котором из условий безопасности туристы ходят группами, а хочешь, посмотрим музеи – их здесь много.

– Хочу осмотреть тебя, - пошутил Лавриков, - а затем Марсель с моря, как ты обещала.

– Чтобы осмотреть меня, придется ехать домой, - весело ответила Жюльетта, принимая тон русского.

– А нельзя снять номер в гостинице часа на два-три?  - продолжал шутить Геннадий Ильич.

– Двумя-тремя часами не отделаешься, - решила разыграть Лаврикова Жюльетта, - придется снять номер на двое-трое суток!

– Так нас Коршунов замучается искать! - дал легкий ход назад Лавриков.

– Значит, ты уже служишь у Коршунова? - очень заинтересованно спросила Кассель. – Но отчего ты ушел от Ртищевой?

– Из-за тебя! - решительно ответил Лавриков. –Чтобы быть с тобой поближе!

Понимая, что мужчина еще не хочет рассказывать о своих делах, Жюльетта переменила тему:

– А хочешь, зайдем в какой-нибудь ресторанчик и пообедаем? Везде к блюдам будет подан айоли - местный соус с чесноком. Из-за повсеместности айоли молодые люди называют Марсель Айоливудом.

– А чего хочешь ты? - спросил Лавриков, заметив в глазах женщины несмотря на веселый голос какую-то затаенную тень собственного желания.

– Сказать честно-честно?

– Конечно!

– Хотела бы, чтобы за обеденным столом нас было четверо: ты, я и мои дети: Альбертина и Франсуа.

– Тогда вернемся назад и сядем с детьми обедать.

– Удастся только поужинать: Франсуа еще в школе, а Альбертина у бабушки.

– Давай вначале заберем Альбертину, - предложил Лавриков.

– Это всего лишь мечты, - вздохнула Жюльетта, - согласись, еще рано знакомить тебя с моими детьми, вдруг мы через неделю-две расстанемся, что они обо мне будут думать?

– Марсель такой пуританский город?

– Вовсе нет, все ведут себя, как хотят, но я стараюсь оградить детей от моих возможных ошибок.

– Они любили Онэ? - не выдержав, спросил Лавриков.

– Да, любили, а когда узнали, что он стал убийцей, я сообщила им, что не он их отец… Сейчас они дискутируют друг с другом, переосмысливая свое отношение ко всему, включая меня… Так что рано им показывать нового мужчину!

Сопереживая Кассель, Лавриков внезапно понял, как можно отвлечь ее детей от суровой жизни:

– А поедемте со мной все в Москву. Скоро у Франсуа – каникулы, детям в России будет очень интересно.

Жюльетта пришла в восторг от такой возможности.

– Хочешь, возьмем с собой твою бабушку?! - усилил ее восхищение Лавриков.

– Бабушка будет рада и непременно захочет поехать, но выдержит ли она путь и связанные с ним волнения?

Неожиданно Жюльетта увидела, что лицо мужчины стало суровым, а глаза потускнели.

– Что случилось? - сразу спросила она, невольно приходя в волнение.

– Пригласил тебя в гости со всем семейством, забыв, что снимаю в Москве лишь комнату… При разводе оставил жене квартиру…

– Бедненький, - посочувствовала Жюльетта, - тогда, конечно, бабушку брать с собой нельзя, ей нужен покой в большую часть суток.

– Все можно резко изменить и купить в Москве квартиру, если удачно продать «Нодье банк», Коршунов просил об этом.

– Продать банк будет, наверное, очень сложно,- начала вслух размышлять Жюльетта, - как же тебе помочь? Скорее всего, нужен человек, вхожий в высший свет Франции, который смог бы порекомендовать своим знакомым приобрести выгодный банк, а ему при этом поверили бы… Кажется, знаю такого. У бабушки есть знакомый русский, родившийся во Франции, Петр Дмитриевич Монахов. Он граф, ему за шестьдесят. Монахов – хороший врач, бабушка у него лечилась от гипертонии.

– А где Монахов живет? В Марселе?

– В Шатонефе, это на Луаре. Он лечил от полиартрита Катрин де Буаю, владелицу замка, а потом она вышла за него замуж. Рядом стоящее двухэтажное здание превратили в больницу. Монахов отличный терапевт, специалист по болезням сердца и суставов. К нему едут со всей Франции… Если бабушка позвонит ему и попросит помочь в продаже «Нодье банка», думаю, он не откажет.

– Нет, так нельзя делать, - сказал Лавриков после некоторого раздумья, - Монахов может понять сразу, что от него потребуется много усилий, и уклонится от помощи. Лучше всего попросить о встрече со мной, русским врачом, приехавшим из России, то есть, речь пойдет о свидании двух коллег. Скорее всего, он тогда согласится.

– Ты прав! - обрадовалась Жюльетта очередному проявлению сильного ума своего избранника, - кроме того, и бабушке легче будет просить о такой встрече, она не выступит в роли просящего лица, чего совершенно не любит…

Затем Кассель прижалась к Лаврикову боком и спросила:

- Можно поеду с тобой?

– Сам хотел попросить тебя об этом! - сознался Геннадий Ильич.

За разговорами они вышли на площадь в старом порту.

– Хочешь выпьем по чашечке крепчайшего «кафе бьен сере»? - спросила Жюльетта.

В этот момент к ним бесцеремонно подошел молодой афро-француз и предложил купить черно-красную статуэтку какого-то африканского божка. Лавриков, чтобы оставить память об этом дне, полез в карман за деньгами, но Жюльетта стала ругать негра, сознательно используя остромарсельский акцент. Ее возбужденная соленая речь свелась к тому, что не гоже предлагать христианам африканских божков, тем более, что они только что побывали в Базилике Девы Марии.

– Тогда дайте несколько франков? - потребовал негр.

Жюльетта перевела слова афро-француза Лаврикову, добавив, что негры убеждены в своем праве на подачки, поскольку не могут найти работу, по их мнению из-за расизма.

– Это так? - спросил Лавриков.

– Частично, так, но, например, когда негра берут на работу продавцом, он начинает измываться над белыми покупателями, хозяин лавки теряет прибыль и, естественно, негра увольняет.

– Так дать ему несколько франков?

– Как хочешь.

Геннадий Ильич протянул негру пять франков, а тот, не взяв деньги, сказал: – Мало!

– Что он сказал?

– Ему мало, он просит больше.

– Сколько же он хочет?

– Франков тридцать- пятьдесят.

– Тогда пойдем дальше!

Афро-француз возмутился и стал быстро жестикулировать руками, доказывая правоту своей позиции. Жюльетта засмеялась, переводя русскому:

– Он говорит, что проклинает нас, что у нас не будет детей и денег.

– Скажи ему, что мы русские! - попросил Лавриков.

Жюльетта перевела, и негр, тут же отвернувшись, пошел искать новую жертву.

– Как ты догадался, что он от нас отстанет? - спросила Жюльетта.

– Мне кажется, негры знают, что русские - душевные люди, которых не стоит обирать.

– А не взять ли нам с собой в Шатонеф к Монахову Коршунова? - поинтересовалась Жюльетта.

– Мне кажется, что вначале следует самим найти потенциальных покупателей, а уже потом свести их с ним… Или ты, Жюльетта, хочешь непременно видеть Коршунова около себя?

– Не ревнуй, просто хочу, чтобы продажа совершилась, как можно быстрее.

 

40.

Когда Коршунов вернулся на виллу, Ольга Ртищева как раз приняла ванну и раскрасневшаяся, легко одетая, сидела у большого зеркала. Она очень удивилась, увидев перед собой так быстро возвратившегося Коршунова.

– Хочу с вами очень серьезно поговорить, - сказал Дмитрий Николаевич.

– Так говорите, - очень вальяжно разрешила Ольга и даже смогла зевнуть, красивым движением руки прикрыв рот, дескать, буду слушать  вполуха, у самой забот хватает.

Коршунов, взяв себя в руки, попытался не обидеться на столь явно пренебрежительное отношение женщины, которую, возможно, даже любил прежде, пускай всего несколько дней, и уверенно заявил:

– Ваш самый главный недостаток - в недоверии людям, тем, кто могли бы помочь… А вы нуждаетесь в самой серьезной заботе!

– Неужели? - передернула плечами Ольга.

– Не гримасничайте! Я все знаю: вы больны мигренью, которая не просто изнуряет вас, но фактически не дает возможность нормально жить…

Заметив, как женщина съежилась, превратилась в какой-то комочек несчастной нервной плоти, Коршунов сбавил тон:

– Простите, Ольга Владимировна, Оля, что не понял вашего состояния гораздо раньше… Осознаю, вам сейчас больно все это слушать, но давайте все же совместно разберемся в ситуации… Вы не возражаете?

– Не возражаю, я не против, - прошептала Ртищева.

– Итак, встретив случайно меня, вы быстро почувствовали, узнали, что присутствие всеведущего снимет вашу головную боль. Тогда вместо того, чтобы мне все рассказать и попросить о помощи, вы решили меня умело использовать, словно вещь, и в качестве основы обмана выдумали о несуществующем пари. Но само всеведение, как проявление и суть вселенского сознания, защищает себя, свои составные части, связанные с конкретными личностями. В результате, вы оказались в  состоянии еще большей зависимости от всеведения и всеведущих. Как же быть? Думаю, вам нужно встретиться с Ведениным, основателем всеведения на Земле. Чтобы мигрень не валила вас с ног в эти дни, возьмите опять мою одежду для нейтрализации дефектных сущеформ на вашем теле.

Коршунов замолчал, а Ртищева ничего не могла сказать в ответ, словно проглотила язык. Спустя два часа она уехала в аэропорт, продолжая оставаться малоразговорчивой, лишь искренне поблагодарив Коршунова за его две футболки. А Дмитрий Николаевич, тоскуя о Франсуазе, принес цветы на ее могилу и, присев на корточки, положил ладонь правой руки на землю, ощущая, как его пальцы вначале стали охлаждаться, а потом, нагрев песок, слегка погрузившись в него, вновь приняли прежнюю температуру и, казалось, даже еще более погорячели.

 

41.

Когда Екатерина Петровна Артамохина позвонила графу Монахову с просьбой о свидании с русским врачом Лавриковым, тот сразу согласился.

– Как и когда он доберется до нас? - спросил граф.

– Геннадия Ильича привезет на машине моя внучка Жюльетта. Они выедут завтра рано утром, а к обеду будут у вас.

За ужином Монахов рассказал жене и племяннице о предстоящем визите к ним врача из России. Петра Дмитриевича больше года волновало состояние психики своей племянницы Маргариты Игоревны Монашкиной, москвички, которую он случайно встретил и опознал в январе 2000 года в Париже. С тех пор они жили вместе в замке Буаю на Луаре около Шатонефа. Жена Монахова Катрин де Буаю и он сам удочерили Маргариту, чтобы после их смерти все наследство перешло к племяннице. (Подробнее предшествующая история жизни Маргариты Монашкиной описана в книге 21 «Маркиз, или любовь к коту»).

Московская сорокалетняя красавица, вдруг ставшая графиней Монаховой, вызвала любовный интерес у целого ряда французов. Ее выбор остановился на Шарле Шартье, владельце и основателе с 1944 года еженедельного журнала «Французская жизнь». Сорокалетняя разница в возрасте с Шартье представлялась Маргарите положительным фактором, поскольку она боялась мужчин, половой близости с ними. Согласившись выйти замуж за Шарля, Маргарита попросила полгода до бракосочетания, чтобы выучить французский язык.

Неожиданно для всех у нее вспыхнула страсть к маркизу Жюлю де Болонь, младшему сыну Шартье, бывшему всего на два года старше Маргариты. На этой ноте заканчивался роман «Маркиз, или любовь к коту». Однако изменчивая судьба вносит такие крутые перемены в жизни людей, что писателю легче следовать известным жизненным ситуациям, чем выдумывать что-то необычное, привлекательное для читателя.

Узнав о том, что собственный сын Жюль  отбил у него невесту, восьмидесятидвухлетний Шарль Шартье настолько переволновался и  продолжал неистовать, что через несколько часов у него наступил инсульт с полной потерей сознания. Когда Монашкина в тот же день оказалась у постели Шартье и увидела, как он прерывисто дышит и медсестра через каждые полчаса дает ему два-три  глотка воды, при этом создавалось впечатление, что воду Шарль глотал осознанно, хотя были налицо лишь рефлекторные движения горловой мускулатуры, то Маргарита не просто горько заплакала, а с осознанием того, что прекрасный человек погибнет из-за нее, ее фривольности, неправильного отношения к хорошим людям. Монахов сказал ей, что Шартье умрет не к вечеру, как утверждали врачи, а через три-четыре дня.

– У Шарля крепкое сердце, он еще жив, но мозг уже отмирает.

– Дядя, это я виновата в его предстоящей смерти? - с волнением спросила Маргарита, надеясь, что граф переубедит ее, приведя какие-то особые, неизвестные ей медицинские доводы.

– Да, ты виновата, деточка! - очень просто сказал Монахов. – Но и моя вина тоже есть: не успел предупредить тебя, что нельзя было волновать Шарля, особенно отрицательными сильными эмоциями… Виноват и его сын Жюль.

– Мне придется расстаться с Жюлем! - твердо заявила Маргарита. – Между мною и им разверзлось непроходимое ущелье – смерть его отца по нашей вине.

– Да, так будет лучше, - согласился граф.

Шартье умер на третий день, как и предсказал Монахов. Участвуя в похоронах, Маргарита увидела осуждающие взгляды друзей и родных Шартье. Последний разговор с Жюлем де Болонь был совсем коротким.

– Ты понимаешь, что своей смертью твой отец запретил нам жениться? - спросила Маргарита, ощущая облегчение от того, что смогла произнести именно эти слова.

– Скорее всего, это так! - согласился Жюль.

– Следовательно, мы не должны больше видеться!

– Наверное, так будет лучше всего! - снова изъявил согласие маркиз. – Но, может, время все исправит?!

– Время ничего не исправит, а лишь усилит нашу отчужденность… Женись, прошу тебя, как можно быстрее, и тогда рана затянется.

– И ты выходи замуж, - предложил Жюль, - я, наверное, еще долго не женюсь: после тебя другие женщины кажутся простушками…

От слов «после тебя», сразу означавших, что у Жюля уже начался новый период жизни без нее, Маргариты, у Монашкиной отлегло от сердца, значит, она правильно поступает, значит, Жюль того же мнения.

После Жюля Монашкина снова начала избегать мужчин, как и в свой первый период жизни до обретения родного дяди, защитника и охранителя. Поползла в Шатонефе молва об удивительной замкнутости русской графини Монаховой, и постепенно все привыкли к тому, что у графа Монахова и Катрин де Буаю теоретически есть племянница, ставшая их приемной дочерью, но фактически ее как бы нет.

Сказав, что на следующий день в замок приедет врач из России, Монахов внимательно взглянул на Маргариту, надеясь, что она заинтересуется визитером.

Понимая, что дядя ждет от нее какой-то реакции, Маргарита спросила, особо не скрывая равнодушия:

– А как его фамилия?

– Геннадий Ильич Лавриков.

Глаза Монашкиной заискрились любопытством:

– Не знаю его лично, но, кажется, слышала о нем: он, вроде бы, всеведущий, о нем говорил Веденин, автор всеведения.

– Рад, что тебе будет о чем поговорить с ним, - воскликнул довольный Монахов и обратился к жене, – давай поселим его в замке, правда, он приедет не один, а с внучкой Артамохиной, помнишь, полгода назад лечил эту старушку?!

Катрин грациозно улыбнулась мужу:

– Нужно деликатно выяснить, поселить ли их вдвоем в одной комнате или раздельно.

– Не могу сказать точно, - поделился своими мыслями граф, - но, со слов Артамохиной, ее внучка привезет Лаврикова на своей машине, а об их личных отношениях не было сказано ни слова.

Маргарита ощутила, как ее сердце учащенно забилось, наверное, так проявляется какое-то предчувствие, подумала она, или, может, душа истомилась.

 

42.

Жюльетта Кассель прекрасно вела автомашину, но почему-то была мало разговорчивой. Скорее всего, плохо выспалась, решил Лавриков. Сам он, используя молчание Жюльетты,  с удовольствием дремал, правда, через каждые десять-двадцать минут, когда забывался, тут же просыпался от весьма неприятного дерганья головы под собственной тяжестью, поскольку мышцы шеи во сне уже не удерживали ее.

– Ты так сломаешь себе шею! – наконец не удержалась Жюльетта. – Пересядь на заднее сиденье и поспи!

Лавриков ужасно смутился, потом, чтобы реабилитировать себя, как мужчину, предложил:

– А лучше давай, сам поведу машину, а поспишь ты.

– А ты не уснешь? – засомневалась Жюльетта.

– Конечно, не усну, да и спать уже расхотелось.

– Давай вести по очереди, сменяясь через каждые пятьдесят километров, - предложила Кассель.

При новом режиме движения они с удовольствием разговорились, рассказывая друг другу о своей прежней жизни.

– Ты жене оставил не только квартиру, но и автомашину? – спросила Кассель.

– Машину оставил дочери и совсем зря!

– Почему, разве плохо, что твоей дочери не нужно пользоваться общественным транспортом?!

– Дочь Ирина разбила автомобиль, а потом продала его на запчасти.

– Бывает, - меланхолично сказала Жюльетта, – а отчего ты развёлся? Ты уже говорил, но хочется услышать ещё раз и более подробно.

– Жена посчитала меня сумасшедшим.

– Но ты явно не похож на психа!

– Она решила, что, если человек начал заниматься всеведением, то, следовательно, сошёл с ума.

– Это не причина развода, – глубокомысленно заметила Кассель, – а всего лишь предлог. Скажи, кто кого разлюбил: ты ее, или она тебя?

– Она не просто разлюбила, а даже начала презирать меня.

– Но почему? Чем плохо, что ты начал получать новое знание, тем более, о всеведении?

– Всеведение заставило меня изменить жизненные приоритеты, я захотел обессмертить свой дух, а жена пришла в ужас от такого, с её слов, сумасшествия.

– Всё же мне не кажется это главной причиной развода! – продолжала настаивать Жюльетта.

– Жена ещё сказала, что даже не подозревала о моей… тупости.

– Всё не то, не то! Скорее всего, как мне, женщине, представляется, твоя бывшая жена внезапно ощутила, что совсем не знает тебя, она не подозревала о твоей готовности ради охватившей душу идеи кардинальным образом изменить упорядоченное, обыденное существование. В итоге, психологически она уверилась, что ты вскоре сам уйдёшь от неё. Будучи гордой, она решила сделать шаг первой. Возможно, верила, что ты будешь её уговаривать остаться, ради неё перестанешь заниматься всеведением… А в результате её шага тайное отчуждение стало явным, затем усилилось из-за ссоры, и пошло-поехало…

– Ты права, – согласился Лавриков, – могу добавить ещё, что она привыкла, что с её словом я всегда безусловно считался, а её негативное отношение к всеведению было мною отвергнуто, как неприемлемое насилие над моим духом, а она, в свою очередь, мою неизменную приверженность к всеведению посчитала насилием над собой.

Каждый раз, когда Жюльетта и Лавриков, не выходя из машины, чтобы сесть за руль, менялись местами, женщина весьма виртуозно перелезала через мужчину, почти не касаясь своими ногами и задом коленей Лаврикова, но на этот раз рука Жюльетты подвернулась, и она плюхнулась на Геннадия Ильича. Лавриков, чтобы показать своё расположение к Жюльетте и в то же время не смутить её, не стал обнимать Жюльетту, а лишь легко поцеловал в шею, предварительно отведя пальцами падающие ниже плеч до груди волосы. Казалось, Кассель после этого должна была сразу сесть на своё место, ведь нет ничего особенного в таком поцелуе с учётом того, что они уже целовались взасос, но у Жюльетты, к её удивлению, отнялись ноги, правда, она тут же вспомнила, что задняя часть её шеи представляет собой одну из важнейших эрогенных зон. Ну, поцелуй меня ещё в это место, очень хотелось ей попросить, но она промолчала, а Лавриков лишь с удовольствием вдыхал носом приятный, ни на что не похожий запах от женской головы. Это запах лишь Жюльетты, подумал он, а потом, поскольку Жюльетта продолжала сидеть на его коленях, обнял её и снова поцеловал в шею, но уже с небольшим смещением от ложбинки. Услышав томный женский вздох, Геннадий Ильич отчётливо понял, что может произойти непоправимое и испугался предстоящей возможной интимной близости.

– Прости меня, но я не готов, – сказал он прерывающимся голосом.

– Не готов к чему? – насмешливо спросила Жюльетта и решительно села за руль, хотя очередь вести машину была Лаврикова. – Ты хочешь сказать, что не готов пока ещё управлять моим «Рено»?

Поняв, что женщина, вначале осудив, потом пришла на помощь, чтобы они не ввергли себя в любовную разборку, Лавриков с благодарностью хмыкнул:

– Ну, да!

Лавриков не ожидал, что  замок Буаю будет представлять собой собственно не замок, как защитное сооружение, с необходимыми башнями, стенами и рвами, а роскошное прямоугольное трёхэтажное здание с вычурными элементами на фасаде, явно созданное для восхитительной жизни людей высшего света. Взглянув удивлённо на Кассель, Геннадий Ильич спросил:

– А почему ты не сообщила раньше, что мы увидим не средневековый замок, а дворец?

– Не было повода, – ответила Жюльетта, – тебе нравится?

– Красивое здание.

Поставив машину так, чтобы не мешать подъезду к главному входу других автомашин, Жюльетта чмокнула Лаврикова в щёку и сказала:

– Будь умником, не торопись говорить о продаже банка, вначале расположи к себе Монахова и Катрин де Буаю.

Геннадий Ильич взял руку Жюльетты и поцеловал:

– Благодарю за заботу!

Эти проявления нежности двух людей, сидящих в машине и явно не торопящихся выйти из неё из-за сильной взаимной привязанности, увидела Катрин де Буаю из окна зала на первом этаже. Значит, они живут вместе, решила она, и им нужно предоставить одну общую комнату. Когда Лавриков и Кассель вошли в дом, Катрин им мило улыбнулась:

– Пётр Дмитриевич занимается больными в соседнем здании, к обеду вернётся, а я провожу вас в предназначенные вам апартаменты. Вы сможете отдохнуть до еды, а потом придёте в столовую. Обед будет ровно в три часа.

Несколько смущённые гости молча последовали за хозяйкой, которая отвела их на третий этаж в угловую комнату, окна которой выходили на фасад и торец дома. Как только де Буаю ушла, Жюльетта лукаво взглянула на русского:

– Владелица замка решила, что мы живём вместе. Не стоило нам целовать друг друга, она, конечно, всё видела. Но объясняться с ней не буду. Ты, как мужчина, должен что-то предпринять.

– Но что?

– Например, спать в моём «Рено».

– Значит, ты обиделась на меня?! – решил Лавриков.

– Что-то вроде того… Мне не нравятся мужчины, которые отдают предпочтение разуму, а не сердцу, которые колеблются, когда следует действовать.

– Любое действие имеет последствие, – саркастически улыбнулся Геннадий Ильич, – а я ещё не готов снова начать доверять женской половине человечества.

– Из-за недоверия и будешь спать в «Рено», – усмехнулась Жюльетта.

 

43.

 Когда Лавриков и Кассель ровно в три часа появились в столовой, то увидели длинный стол, за которым могло разместиться сорок персон, но сейчас в зале было лишь три человека: Катрин де Буаю, Монахов и его племянница. Геннадий Ильич поразился красоте женщины, которую ему представили как Маргариту Игоревну Монахову-Монашкину. Её лицо уже само по себе было прекрасным, но вьющиеся волосы бордового цвета и бордовые прелестные глаза придавали внешности некоторую необычную величавую особенность – перед ним стояло существо как-бы из внеземного иного мира, в котором цвет «бордо» был эталоном изящества.

Из-за того, что Монашкина очень понравилась Лаврикову, и понимая, что другие ясно его такую реакцию увидели, Геннадий Ильич очень густо покраснел, как, наверное, не краснел никогда в жизни. В свою очередь, Жюльетта вызывающе сощурила глаза, подчёркивая тем самым, что вовсе не считает себя менее красивой, тем более, что на десять лет моложе. Отчётливо осознав взгляд француженки, Лавриков ещё более смешался. Катрин де Буаю пришла в великолепное настроение, предвкушая неожиданное развлечение, правда, сразу стала думать, не повредит ли Маргарите её возможное увлечение русским врачом. Лишь Монахов не придал особого значения краске на лице нового знакомого, возможно потому, что уже не раз видел, как мужчины становились в стойку при виде племянницы.

После знакомства все сели у одного конца стола: семейная пара, как руководящее начало, – в торце, а Лавриков и Кассель напротив Монашкиной. Жюльетта тут же прижала свою ногу к ноге Лаврикова, чтобы он не забывал, что они олицетворяют собой влюблённых.

Монахов, поправив очки, а затем, щупая бородку осторожными движениями пальцев, сказал:

– Геннадий Ильич, предлагаю порассуждать за столом о всеведении… Маргарита всё время пытается просветить нас в этом вопросе, но природный скепсис не позволяет решительно поверить в то, что она говорит. Вы, насколько понимаю, более продвинутый всеведущий, может, сможете заразить меня и Катрин этой верой.

– Хотите, поговорим о всеведении применительно к медицине? – спросил Лавриков.

– Нет, нет! – возразила Катрин де Буаю, - о медицине вы, как два врача, наговоритесь без нас, женщин, а лучше коснитесь связи всеведения, например, с… поэзией. Является ли поэзия частью всеведения, предметом его исследования?

Лавриков перевёл взгляд с лица Катрин на Маргариту и внезапно увидел в глазах женщины понимание и одобрение.

– Кто из присутствующих может дать определение поэзии? – спросил Лавриков, чтобы оттолкнуться от понятия поэзии, сформулированного не им самим.

Катрин непринуждённо, но и слегка насмешливо взглянула на Жюльетту, дескать, покажи, достойна ли ты своего русского соседа, отчего Кассель пришла в умело скрытое раздражение и, открыв сочный рот, сказала:

– Для меня поэзия в широком смысле есть открытие нового, но представленного в виде художественно зафиксированной страсти…А что для вас поэзия? – обратилась она тут же бесцеремонно к Монашкиной, мстя тем самым Катрин де Буаю за недоверие к своим способностям.

Маргарита от неожиданности вздрогнула и наклонила голову в сторону дяди, словно ища поддержку. Монахов сразу же пришёл на помощь, обратившись к Кассель с вроде бы нейтральным информационным вопросом:

– Жюльетта, а где вы учились? Ваше определение поэзии свидетельствует о сильной развитости ума.

– Закончила марсельский университет по культурологии, – сделала лёгкую гримаску Кассель, как бы подчёркивая неважность образования перед умом, – а что закончила мадам Маргарита?

– Я выпускница Московского института металлов, имею учёную степень кандидата технических наук, – ответила Монашкина.

– Но не работаете по специальности? – продолжила допрос Жюльетта, стараясь показать Лаврикову никчемность Маргариты.

– Жизнь в России изменилась, из-за сокращения промышленности многие специалисты оказались не у дел…Что касается определения поэзии, то, по мне, это художественное выражение надчувства, вселенского в человеке.

– Послушайте, – радостно обратился ко всем Лавриков, – какие мы сложные натуры! Казалось бы определение поэзии весьма просто и однозначно: поэзия есть всего лишь вид словесного художественного творчества, в котором используется стихотворная форма. В этом смысле поэзия тождественна стихам, любым произведениям, написанным стихами. Поскольку чтение хорошего поэтического текста возбуждает в людях чувство очарования, то в обыденном сознании поэзией могут назвать красоту и прелесть чего-нибудь, даже не относящегося к словесному творчеству. Например, можно говорить о поэзии прекрасных глаз Катрин, Жюльетты и Маргариты… Игоревны. Жюльетта определила поэзию как новое в виде художественно зафиксированного сильного чувства. Права она? Конечно! Настоящая поэзия  обязательно включает в себя такой аспект. Маргарита Игоревна под поэзией понимает художественно выраженное вселенское в человеке. И она, конечно, права. Так какое наиболее общее определение поэзии для любых видов творчества и жизни? Согласно всеведению, поэзия есть гармонизированная форма любого содержания, структурно отчётливо подобная строению сути самого сущего, всей природы и общества. Только поэтому мы можем говорить о поэзии леса, гор, моря и… ваших губ, восхитительные женщины.

Катрин захлопала в ладоши от удовольствия и крикнула: «Браво!» Жюльетта также восхитилась речью Лаврикова, но ей было обидно, что русский назвал её Жюльеттой, а Маргариту – Маргаритой Игоревной. Конечно, было ясно, что такое различное обращение связано с особенностями выражения вежливости в русском и французском языках, но из-за обиды Кассель немного насупилась, а потом шепнула Лаврикову, но так, чтобы её слова услышали и другие:

– Мой отец – Пьер. Поэтому зови меня Жюльеттой Петровной.

Катрин ещё более развеселилась и громко предложила Лаврикову:

– А мой отец – Серж. Так что называйте меня Екатериной Сергеевной.

Лишь Монашкина слегка опечалилась, вдруг поняв сердцем, что Геннадий Ильич ей более, чем нравится, он показался своим, родным, чуть ли не братом, ей захотелось остаться с ним наедине и говорить, и расспрашивать о сути жизни, о человеческой судьбе и о любви.

 

44.

Во второй половине дня Монахов показал Лаврикову свою больницу, а Катрин де Буаю развлекала Жюльетту, то демонстрируя ей картины в доме, то цветники в саду. Но если между мужчинами возникшее взаимопонимание быстро начало уже переходить в дружеские отношения, то две женщины всё время прощупывали друг друга, осознавая, что камнем преткновения в их общении является различное отношение к Монашкиной: со стороны Катрин де Буаю – родственное и заботливое вплоть до защиты интересов Маргариты от посягательств других лиц, а со стороны Жюльетты – скрыто враждебное, как к женщине, способной отбить чужого поклонника. Узнав от Жюльетты, что она является матерью двух детей, Катрин, добрая и отзывчивая по натуре, сразу предложила, если Кассель и Лавриков останутся до понедельника, чтобы детей Жюльетты Франсуа и Альбертину привезли в субботу утром или даже в пятницу вечером, ведь юным созданиям очень понравится побывать в новой обстановке.

Жюльетта на минуту задумалась, было очевидно, что появление детей может отдалить ее от Лаврикова и сблизить последнего с Маргаритой просто в силу того, что они начнут вместе проводить больше времени, тогда как сама Жюльетта вынуждена будет не расставаться с сыном и дочерью, может, даже по этой причине умная Катрин, болея за Маргариту, сделала столь широкий жест, однако, побывать с детьми в условиях майской Луары и роскошного замка показалось столь заманчивым, что Кассель с благодарностью согласилась. Она тут же позвонила бабушке и уговорила ее, чтобы та попросила Коршунова доставить в Шатонеф внука и внучку на машине, причем не обязательно ехать самому Коршунову, задачу мог легко выполнить его водитель. Ведь мы приехали в Шатонеф ради дела самого Коршунова, добавила Жюльетта бабушке весьма важный дополнительный довод, который мог бы заставить Дмитрия Николаевича уважить просьбу Артамохиной.

Монашкина, чтобы лишний раз не встречаться с Лавриковым, решила отказаться от участия в совместном ужине с гостями и предупредила об этом Катрин, ссылаясь на недомогание, но хозяйка замка была достаточно проницательной, чтобы не только отвести все доводы племянницы, но и внести свое веское слово:

– Ты, Маргарита, не должна бояться мужчин, которые тебе нравятся! Ты волевая и всегда сможешь остановиться, если что-то тебя перестанет устраивать. Я, например, когда Петр Дмитриевич начал лечить меня, почти сразу влюбилась в него, но не подавала виду. Мне очень нравилось, что он воспринимал меня не как навсегда больную, а как друга, который временно устал или что-то вроде того. Он не спрашивал, как себя чувствую, как сплю, а просто брал мои руки в свои и нежно ощупывал суставы, молча замечая спад или рост опухоли. Вопросы же он задавал о том, что читаю, где гуляла, какие планы на неделю. Когда не выдержала и призналась, что бесконечно люблю его и только это поддерживает мою веру в жизнь, он поцеловал меня в лоб и заявил, что обожает с первой встречи и мои боли – это его боли тоже.

У Катрин от воспоминаний навернулись на глазах радостные слезы, слезы признательности мужу, а Маргарита решила, что ей не резон избегать Лаврикова, правда, если речь за столом опять зайдет о культуре, то она будет восприниматься слушателями менее ярко, чем Жюльетта с ее гуманитарным высшим образованием.

– А о чем, тетя, мы будем в этот раз говорить за ужином? - настороженно спросила Монашкина.

– О чем? О чем придется. Хотя мне было бы интересно услышать размышления русского интеллигента Лаврикова, тем более, всеведущего, о взаимосвязи русской и французской культур, в первую очередь, литератур, да и ты, думаю, не станешь возражать против такой темы.

В ответ на не очень радостное согласие, Катрин де Буаю показала свою проницательность:

– Ты считаешь, Жюльетта забьет тебя в данном вопросе? Веришь, что она лучше знает даже русскую литературу? Но не бойся – и твои суждения будут всем интересны.

Несмотря на заверения тети, что Маргарита интересна в беседе сама по себе, со своими собственными взглядами и воззрениями, даже о свойствах инструментальной стали, Монашкина села за стол напротив Лаврикова и Кассель, ощущая, что ее ноги слегка дрожат от возможной неудачи в выражении мысли, а тело охватил легкий озноб. Она даже провела рукой по лбу и ощутила ладонью необычный холод кожи головы.

– С тобой все в порядке? - насторожилась Катрин, – Может, голова болит?

– Совсем немного, - ответила Маргарита, и успокоилась, ведь теперь она могла в любой момент покинуть столовую, сославшись на усиление мнимой головной боли.

– Сегодня 10 мая, - торжественно начала Катрин де Буаю светскую беседу, чтобы ввести гостей в нужное ей русло разговора, - а 10 мая 1430 года Жанна Д’Арк спасла Францию, поэтому сей день называется ее  днем.

– Поднимем бокалы за великую француженку! - предложил Монахов.

Когда все выпили, Лавриков, обуреваемый собственной мыслью, которую не мог не высказать, даже понимая свою бестактность, немного посуровел и все же заявил:

– К сожалению, 10 мая есть одновременно и день падения и позора Франции в 1940 году.

Катрин де Буаю была просто ошарашена бесцеремонностью поведения русского в принявшей его французской семье, она начала ловить ртом недостающий в данный момент воздух, но Монахов решил раз и навсегда покончить с создавшейся неприятной ситуацией:

– Геннадий Ильич, во Франции не принято  говорить о ее капитуляции перед немцами в 1940 году – это считается плохим тоном даже среди французов, а упоминание события иностранцами невольно воспринимается как оскорбление.

– Извините меня! - легко попросил прощения Лавриков, но тут же устыдился своей слабости под испытывающим взглядом сидящей напротив Маргариты, поэтому неожиданно для самого себя добавил, - мы, русские, никогда ни перед кем не капитулировали, поэтому нам трудно ощутить горечь сдачи на милость победившего врага.

От таких слов Катрин пришла в еще большее негодование, но, не зная, что сказать, оцепенела. Жюльетта решила воспользоваться случайным столкновением хозяйки дома и Лаврикова, чтобы сильнее развить это противопоставление, включив в него и Монашкину на стороне тети. Поэтому она умело попыталась расширить затронутую тему:

– На самом деле не все французы, а я имею право так говорить в качестве француженки, считают 10 мая 1940 года позором для нации. Некоторые рассматривают этот день как выдающееся проявление французской рациональности. Ведь все равно мы сейчас в Единой Европе являемся друзьями немцев, все было бы сегодня тоже самое, если бы даже мы продолжили тогда войну, но зато погибло бы несколько миллионов французов, как в Первой мировой войне, а так гигантские людские потери понесла Германия, а не Франция. Подчеркиваю, в этом смысле Франция оказалась 10 мая 1940 года дальновиднее других народов.

– Как вы можете озвучивать вслух подобное?! - возмутилась Катрин, - из ваших слов получается, что французы сознательно не стали воевать и терять людей, чтобы их своей кровью освободили другие великие народы: русские, англичане и американцы? Но у французского народа нет такой низменной сути!

– В том-то и дело, что есть! - решительно продолжала настаивать на своем Жюльетта. – Суть немцев – это Гитлер, народ сам создал его и поставил руководить собой; суть французов – Петэн. Когда его стали судить после войны, он не признал своей вины и, более того, заявил, что без него освободители Франции заполучили бы сожженную пустыню и безликий народ в концлагерях.

Жюльетта, резко высказавшись, вдруг вспомнила, что приехала с русским врачом просить помощи у семьи Монаховых в продаже «Нодье банка», а вместо этого они чуть не ссорятся с хозяевами замка с непредсказуемыми последствиями. Поэтому Кассель уменьшила пыл и попыталась изменить настроение Катрин де Буа в пользу гостей:

– К счастью, жизнь все ставит на свои места. Хотя сегодня 10 мая – день величия Франции через Жанну Д’Арк и позора 1940 года, но зато вчера было 9 мая – День Европы, который теперь ежегодно отмечают жители Евросоюза. Французский министр иностранных дел Шуман произнес речь о необходимости европейского единства в 1950 году именно 9 мая, накануне десятой годовщины капитуляции французов перед немцами, чтобы тем самым усилить эффект от своего предложения. Поэтому Шумана оправданно считают отцом евроинтеграции.

Поняв желание Жюльетты загладить неосторожно произнесенные ею и Лавриковым слова, Катрин, очень довольная, в свою очередь, поспешила быстро и эффективно уладить конфликт:

– Да, Шуман переступил через прежнюю жизнь и смело пошел в будущее, увлекая за собой других.

Жюльетта сообразила, что «переступил через прежнюю жизнь» относится не только к Шуману, но и к самой Катрин, которая тем самым подтверждала, что инцидент исчерпан.

Монахов и Лавриков переглянулись, умело скрыв от других юмор в глазах из-за поведения двух запальчивых француженок. Чтобы дополнительно снять накал беседы, граф, как старший, обратился к Жюльетте:

– А не могли бы вы сказать, какие общие черты существуют между русской и французской литературами? Имея гуманитарное образование и хорошее знание русского языка, еще с детства параллельно читая произведения французских и русских классиков, вы полнее способны судить об этом. Например, кто во французской литературе соответствует Пушкину, а кто – Толстому?

Жюльетта замерла от неожиданности, ей даже показалось, что она словно бы врезалась на автомашине в бетонную стену, что ж, придется пересесть в другую машину, которая рванет теперь из военной сферы в область литературы, - просто жуткий переход. Монахов задал вопрос, который никогда не приходил в голову самой Кассель, и ее уму пришлось отталкиваться от мешанины из разрозненных знаний о русских и французских писателях, пойми здесь, кто из них лучше кому соответствует, а, может, и нет такой тесной связи. Взяв себя в руки, напрягшись до предела, Жюльетта выбрала, как ей показалось удачно, позицию отрицания возможности ответа на вопрос Монахова:

– Творчество великих писателей всегда индивидуально, их величие как раз и состоит в мировой новизне каждого, поэтому связь между ними не может носить черты прямого подражания или даже косвенного заимствования идей. Тем более не должно быть соподчинения между французскими и русскими классиками, ведь у любого из них свой неповторимый стиль: Пушкин столь же отличен от Льва Толстого, как от Пушкина – Бальзак, от Толстого – Золя, а от Бальзака сам Золя. Общее у них, что они реалисты, но этот признак един для всех жизненно важных произведений.

Наступила тишина. Маргарита, боясь, что ей придется говорить о мировой литературе, которую она явно знала хуже Кассель, уже хотела объявить, что из-за головной боли покидает присутствующих, но Монахов с любопытством взглянул на Лаврикова и предоставил слово ему:

– А как думает русский всеведущий?

Геннадия Ильича очень обрадовало, что он может показать возможности метода всеведения применительно даже к такой теме, как структурное сопоставление русской и французской литератур. Этот вопрос был разобран Ведениным в одном из последних номеров журнала «Всевидение». Поэтому Лавриков хорошо помнил материал.

– Алексей Веденин, автор всеведения, в одной из своих статей коснулся структурного подобия французской и русской литератур, а я лишь кратко перескажу суть всеведенческого подхода.

 

Продолжение следует

 

          Вы можете заказать печатную версию книги 17 «Мигрень» и другие романы стологии «Русская жизнь, или всеведение».